графине Прасковье Александровне Брюс, жене генерала Брюса, у которого служил тогда Радищев, фразу:
— Вы, кажется, протежируете молодому Радищеву. Посоветуйте ему подумать над разницей между народным и дворянским обществом…
Да к тому же и времена были другие. Напиши он теперь такое примечание к какой-нибудь книге, пришлось бы ему разговаривать с самим Шешковским.
Он обернулся, посмотрел жене в глаза:
— Обещаю, что книгу, которую я пишу, я завещаю опубликовать после моей смерти, дабы не сделать несчастной тебя и наших детей.
Аннет покачала головой:
— Нет, Александр, я чувствую, что умру раньше тебя…
Лицо Радищева помрачнело.
— Никогда не смей говорить при мне таких вещей…
Он стал целовать её глаза, потом увёл в спальню и долго гладил по голове, как ребёнка, пока она не уснула.
Но она оказалась права. Вскоре после рождения дочери — Екатерины — Анна Васильевна скончалась, оставив его вдовцом с четырьмя детьми.
Никто из врачей толком не мог определить причину её смерти. Потрясённый Радищев написал эпитафию на её могилу, в которой излил всю свою горечь и скорбь:
Но власти не разрешили высечь эти стихи на памятнике, считая, что в них явно выражается сомнение в существовании царства небесного.
Легче было говорить о Густаве Третьем, что он дурак, а «Швеция — потентат малый», чем отбиться от шведов, которые проявили великую прыть и напористость.
Шведский флот появлялся то под Ревелем, то под Кронштадтом. По всей границе шли мелкие стычки. Генерал-полковник Иван Иванович Михельсон, весьма прославившийся среди дворян своими действиями против Пугачёва, оказался куда менее способным, когда пришлось воевать со шведами. Он было перешёл границу, занял Христину, что в пяти верстах от неё, пошёл дальше, после боя со шведами у Сан-Михеля отступил, потом опять занял Сан-Михель и остановился. Адмирал Грейг напал на шведский флот, захватил флагманский корабль «Густав» и шведского адмирала графа Вахтмейстера, но шведы увели наш корабль «Владислав» и ушли к Свеаборгу.
Екатерина через многочисленных агентов была в курсе всех военных намерений Густава Третьего, но планы его так часто менялись, а сам король был настолько стремителен в своих действиях, что трудно было предусмотреть нужные мероприятия.
Приходили сведения о том, что шведы собираются высадить десант, чтобы занять Красную горку, сжечь Кронштадт и идти на Санкт-Петербург.
Спешно сажали гвардию на подводы и гнали к Красной горке. Вместо этого оказывалось, что морской бой идёт под Ревелем, и шведы, высадив десант, уничтожили русские береговые батареи. В Ревель летели адъютанты с повелениями; кавалерийские части, загоняя лошадей, неслись на подмогу гарнизону.
Барон Спренгпортен, финский патриот, веривший, что независимость Финляндии может обеспечить только Россия, с специально сформированным корпусом в составе Белозёрского полка и нескольких запасных батальонов находился в Олонецкой губернии, чтобы вторгнуться в Финляндию, однако дело это не двигалось. Спренгпортен поддерживал многочисленные связи с финнами, уговаривал их отложиться от шведского короля, но сам пока оставался на русской территории. Было объявлено, что каждый шведский солдат, который перейдёт на русскую сторону, получит пятнадцать рублей и полное содержание, но таких было мало.
Генерал-аншеф граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин, назначенный главным начальником всех войск против Швеции, был знаменитым царедворцем и хлебосолом, но плохим и нерешительным главнокомандующим. К тому же и войск у него было очень мало — около пятнадцати тысяч пехоты и трёх тысяч конницы.
Императрица волновалась, от «альтерации» у неё появились красные пятна на лице. Но железная воля, умение сдерживать проявление своих чувств и исключительная работоспособность помогли ей и в этом случае. Она иронизировала над шведским королём, писала письма в Европу, доказывая, что не было никакого повода для нападения шведов на Россию, непосредственно руководила работой русских послов за границей, не давая великому канцлеру покоя ни днём ни ночью, и сама взялась за мобилизацию всех ресурсов страны. Она очень хорошо понимала, что Россия одинока и наступило самое критическое время её царствования. Австрийцы были плохими союзниками — турки их не боялись и били как хотели. К тому же австрийский император был болен и со дня на день ждали его кончины. Англия снабжала деньгами и шведов, и турок. Дошло до того, что английский посол в Дании Эллиот грозил датчанам войною, если те попытаются помочь русским против шведов. Пруссия не только мобилизовала войска и требовала вывода русских частей из Польши, но и готовилась вторгнуться в союзную с Россией Данию. А между тем у Екатерины не было больше ни денег, ни войск.
— Кажется, я старею, — сказала она светлейшему, прискакавшему в Петербург после получения её тревожного письма.
Светлейший, похудевший и изменившийся за последнюю кампанию, посмотрел мимо неё в угол, подумал, потом сказал:
— Не в этом суть, матушка. Государство стало непомерно великим — прежних войск, конечно, не хватает при таких границах. Ну и денег тоже. К тому же строятся новые города, флоты, войны идут беспрерывные…
Екатерина вздохнула:
— По правде говоря, Великий Пётр близко устроил столицу к границе.
Светлейший поднял брови.
— Потому и устроил, что в себе был уверен. Я, матушка, одно скажу: надо брать рекрутов не одного с пятисот крестьян, а пять. Ну и дворян просить дать людей в армию из дворовых. Хотя на последних надежды мало — из лакеев солдат не бывает.
Екатерина с сомнением покачала головой:
— При столь великой мобилизации крестьян не было бы второй Пугачёвщины…
Потёмкин усмехнулся:
— Не будет. Русский народ родину свою любит. При Петре Великом тяжело было, а попробовали
