разрешения, и в ответ она мне улыбнулась и приветливо кивнула. Теперь Маргарита читала книгу, впрочем, не столько читала, сколько присматривала за Марианной. Та носилась с целой оравой крикливой мелюзги. Наблюдать за ней пристально я не стал — Маргарита могла встревожиться.
Беготня, толчея — Марианна упала и заплакала. Маргарита бросила книгу и поспешила на помощь, но я оказался проворнее и уже поднял девочку. Как странно было вытирать Марианне платком разбитую коленку, а потом держать ее на руках, видеть ее меленькие молочные зубки, слышать, как она всхлипывает и сопит. Маргарита поблагодарила меня за отзывчивость. Я подобрал в траве ее книгу и прочел вслух первую фразу:
— «Долго я не решался отдать жизни силы, скопленные для смерти».
— Вам нравится Пьер Бенуа?
— Он неплохо пишет.
— Вы вряд ли любите романы о любви.
— Да, мадам, я предпочитаю смешные истории.
— Я тоже — и в книгах, и в жизни.
— В жизни все жанры перемешаны.
Марианна все еще хромала, и я предложил отнести ее до дому на руках. Маргарита согласилась.
— А вам не будет тяжело? Ей ведь уже пять лет.
Мы не спеша подходили к улице Ньель, Марианна положила голову мне на плечо и уснула. Много лет спустя она вот так же будет засыпать у меня на плече.
— Удивительно, — сказала Маргарита. — Обычно она боится чужих.
— Так, может быть, я ей не чужой?
Мы рассмеялись. Но Маргарита не знала, чему смеюсь я.
Какой же я глупец! Упустил счастливую возможность познакомиться! Не решился проводить их дальше, распрощался у дверей консьержки. А все потому, что нес на руках Марианну, баюкал ее и потом долго не мог опомниться от волнения. К Галюша пришел поздно ночью — просто-напросто забыл про них. Словно с того света вернулся. Дрожал от возбуждения, как старый любитель подглядывать. Постыдный интерес к маленькой девочке поначалу даже не пробудил во мне раскаяния, я не сопротивлялся ему, и теперь меня мучила совесть.
Я зажег свет в прихожей. В темноте меня поджидала Одетта.
— Мы с Луизой чуть с ума не сошли от беспокойства.
— Что может со мной случиться после всего, что я пережил?
— Да, но…
— Что, черт возьми?!
— Я уложила Луизу в вашей спальне.
Бесшумно вошел. Луиза посапывала в моей кровати. Мне пришлось устроиться в вольтеровском кресле. С ослиным упорством я все думал и думал о странных событиях прошедшего дня. Раз я мог взять на руки Марианну, настоящую в память о будущей, мою и в то же время мне незнакомую, значит, в один прекрасный день я случайно встречусь с самим собой в образе маленького мальчика. Такая перспектива не давала мне уснуть. Мысль, что я одновременно и взрослый, и ребенок, приводила в отчаяние. До самого рассвета я просидел в кресле, измученный, подавленный, оцепеневший, вне времени и пространства, то есть буквально заблудившийся в пространстве и во времени. Раньше я думал: раз сладил с прошлым, слажу и с судьбой. Сначала мне казалось, что нужно активно вмешиваться, потом — что мудрее отстраниться, теперь у меня осталась единственная надежда покончить со всеми муками — встать и прямо сейчас выброситься из окна.
Было похоже, что на меня внезапно нашло полное затмение. Луиза испугалась, даже мошенники Галюша обеспокоились. И засуетились. Я не мигая смотрел перед собой, но отлично понимал, о чем они толкуют.
— Он теперь все время молчит, — с тревогой говорили они друг другу.
— Даже на вопросы не отвечает.
— Может, его как следует встряхнуть? Если человеку нужно вправить мозги, грубость не повредит. Утопающие отбиваются, когда их вытаскивают на берег, а потом сами же благодарят.
— Он глядит на нас, но никого не видит.
— И чего он уставился на голую стену, что ему там мерещится?
— Мы его вылечим.
— Ему необходим полный покой.
— Он и так ничего не делает, бездельничает целыми днями.
— Но ведь он в таком состоянии!
— Я вызвал профессора Маршодона, вечером он его осмотрит.
— Маршодон? Который лечит электрошоком?
— Пережившим шок электрошок помогает.
— Господи, что же с ним случилось?
— Этого мы никогда не узнаем.
— Спасибо за заботу, милые друзья! — сказал я и встал.
Разинув рты, они так и застыли от удивления, а я спокойно надел пиджак, вышел и прикрыл за собой дверь.
На Елисейских Полях еще можно было увидеть конские яблоки: туристы катались до площади Звезды и обратно в повозках, запряженных лошадьми. Из серой массы выделялось яркое пятно. Ни один кучер не мог сравниться с Рашель Доранж, бывшей цирковой наездницей. Рыжая, в котелке, пестрых шароварах и оранжевой куртке, она гордо пощелкивала кнутом. В наш век автомобилей она одна хранила верность прошлому. Еще в шестидесятые я видел, как она правит своим росинантом среди потока машин.
Я шел мимо частных гостиниц, вскоре исчезнувших или переменившихся, мимо трехэтажного прямоугольного здания магазина тканей, где их продавали на метры, мимо барочного зеленого фасада кондитерской Сирдара, мимо помпезных кинотеатров и крытого рынка Лидо. Около любимой дамами чайной «Маркиза де Севиньи» я свернул на улицу Вашингтон. Вот здесь, в доме под номером десять, я жил, то есть, простите, живу в 1953 году. На той стороне улицы в газетном киоске я заметил господина Альбера, как всегда небритого, в засаленном берете. Кроме газет, он торговал дровами и углем. Дверь моего дома была заперта. Я взглянул на окна пятого этажа, на узкую галерею, идущую вдоль всего фасада.
Войти я не решался. Или попробовать? Но страх пересиливал любопытство: каково это встретиться с собой прошлым лицом к лицу? Я не спеша пошел дальше. Постоял у витрины кондитерской Фаге. Снизу из подвального этажа доносился вкусный запах: там варили варенье. Принюхался: кажется, малиновое. И остолбенел. Из булочной на углу с улицей Лорда Байрона вышел узколиций бледный мальчик — то ли недовольный, то ли погруженный в мечты, в коротких штанах из серого джерси, со светлой косой челкой а- ля Марлон Брандо. Сомнений нет, это я.
Мальчик прошел мимо, не взглянув на меня, некоторое время я шагал за ним следом. Внезапно он с тревогой обернулся, и только я открыл рот, чтобы спросить, как пройти на соседнюю улицу, в надежде услышать голос себя семилетнего, как он побежал к дому, судорожно нажал кнопку звонка и в один миг исчез за дверью. Дядя, пристающий с расспросами, явно его напугал. Я вспомнил, как однажды меня действительно до смерти перепугал какой-то неприятный тип. Я возвращался из булочной, а он странно уставился на меня, а потом шел за мной по пятам до самого дома. Чего ему было нужно? Я уже тогда не доверял чужим людям.
Новая встреча потрясла меня не меньше предыдущей. Я снова вернулся поздно на авеню Поль-Думе. В прихожей было темно. Я не стал включать свет. Пошел на ощупь по длинному коридору. Заметил яркую полоску под дверью моей спальни. Значит, Луиза еще не спит. Подойдя поближе, различил голоса: Луиза всхлипывала, Одетта визжала и вопила, как сумасшедшая, Галюша что-то возмущенно басил. Я подкрался по-кошачьи и стал подслушивать, что это они говорят в мое отсутствие, собравшись ночью в моей
