— Именно так. В конечном итоге злые языки стали шептаться, и падре Бенито занервничал и сказал мне, что если я хочу продолжать у него работать, то должна избавиться от ребенка. Представляете себе? Вновь сказать эти слова мне, а ведь по их вине я прожила всю жизнь в сплошном страдании! Падре знал, на что надо надавить, потому что, как я уже сказала, я не умела делать ничего, кроме как стирать пыль со святых, и мир за пределами церкви был для меня загадкой. Но я была преисполнена решимости, я бы скорее умерла, чем во второй раз позволила отнять у меня сына. Так что я покинула церковь и ушла с ребенком, мы скитались, ночуя там, где нам давали приют, кормясь тем, что я зарабатывала, стирая белье. А это было совсем немного, и, по правде сказать, мы оба умирали с голода.
Падре Бенито ждал, пока я окончательно не впаду в отчаяние, чтобы протянуть мне руку, навязав свои условия. Но я была полна решимости: лучше умереть, чем вернуться. Нам было плохо, Орландо и мне. Он рос, а я всегда думала еще и о другом, думала о потерянном старшем сыне. В итоге именно Орландо стал заботиться обо мне, с раннего детства он пекся, чтобы я поела, чтобы отдохнула, и сопровождал меня вечер за вечером в моих поисках его брата. Он очень хлопотал обо мне, и по прошествии времени стало казаться, что это он был мне матерью, а не наоборот.
Уже с того времени я была одержима своими тетрадями, периодически меня охватывали приступы, когда я исступленно принималась писать, и так продолжалось, пока на жизненном пути нам не встретилась сестра Мария Крусифиха. Она прочла мои записи, и они ее заинтересовали. Она предложила мне работать с ней, так как у меня хорошие способности.
— Работать над чем, донья Ара?
— Про нее говорили, что она ведьма. Возможно, она и была ведьмой, я не знаю. Одно можно сказать совершенно точно: она делала пластыри и лечебные мази, читала в домах молитвы, чтобы прогнать злых духов, снимала с людей порчу. Крусифиха зарабатывала кое-какую мелочь, а так как я была ее помощницей, мы начали жить втроем. Через некоторое время разрешилась тяжба за наследство моего отца — я получила этот дом, в котором мы и поселились. После, благодаря небесам, появился ангел, а остальная часть истории вам известна.
— Понятно. Но вы с Крусифихой не очень ладите, донья Ара.
— Это с какой стороны посмотреть. Все относительно, сеньорита Мона. В ней сильно стремление к власти, и это делает ее немного злой. Но и заставляет проявлять ловкость. Обратите внимание, сколько спасительных вещей произошло с тех пор, как мы объединились: сначала появились деньги на жизнь, потом была выиграна тяжба, которая дала мне крышу, наконец — чудесное появление моего сына как вознаграждение за долгие годы поисков. Сейчас мы с ней не всегда ладим, вы сами видели, и надо непременно за ней приглядывать. Но подумайте и о том, что два моих сына и я живем подаяниями, приношениями и пожертвованиями, сбором которых занимается она.
— Простите, что говорю вам жестокие вещи, донья Ара, но так как вы сказали мне правду, и я не могу смолчать. Вы не думаете, что эта сеньора использует вашего сына, я хочу сказать, что она эксплуатирует культ ангела? Это может сильно навредить ему, вам так не кажется?
— Отчасти вы, наверное, правы, но, с другой стороны, сеньорита Мона, поразмыслите, и вы увидите: благодаря сестре Крусифихе мой сын был принят людьми Галилеи. Они не только приняли его, но и стали поклоняться ему. Что было бы, если бы Крусифиха не распознала в нем ангела?
Перед непогрешимой логикой доньи Ары я не нашлась, что возразить. Но была другая тема, которая меня волновала, настало время разобраться и с ней.
— Еще одно, донья Ара. Об этой шайке, которая называется С.Ф.А. Я видела, что они оставляют оскорбительные надписи на стенах, и хочу знать, что они имеют против вас. Вы знаете, что значат эти буквы?
— Да, знаю. Они значат «Смерть Фальшивому Ангелу».
— Я предполагала нечто подобное. И вы думаете, они способны убить его?
— Ну, до сего дня, насколько я знаю, они еще никого не убивали. Грабят — это да, и насилуют девушек. Но чтобы убить — они никого не убивали. Хотя говорят, что нынче они сильно пыжатся — им придают смелости речи падре Бенито, который возложил вину за потоп и смытые дома на моего сына, и, наверно, в чем-то он и прав: ведь как только моего сына начало гнуть дугой, дома покатились вниз. Падре Бенито сказал, что доказательство его вины заключается в том, что кара постигла Нижний квартал, где живут самые закоренелые еретики.
— А падре Бенито не говорит, что именно Нижний квартал расположен на самом крутом склоне и там самые непрочные дома? — вышла я из себя.
— Резоны такого рода не имеют здесь веса.
— Это все очень серьезно, Ара. То есть вы считаете, что эти из С.Ф.А. выполняют приказы падре Бенито?
— Нет. До этого не дошло. Они живут своим умом. Хотя на самом деле парни подпитывают свою душу злостью, которую падре Бенито швыряет им с амвона.
Она предоставила мне самой разбираться, куда мы повезем ангела, и отправилась готовить кукурузную лепешку с корицей, если вдруг ему захочется поесть.
Эта самая С.Ф.А. была главной причиной, побуждавшей меня действовать безотлагательно, так что следовало шевелиться. И в первую очередь мне был необходим телефон.
V. Месть Исрафеля
~~~
По телефону в булочной я позвонила Офелии Мондрагон, моей задушевной подруге, с которой мы вместе учились в колледже. Дипломированный психолог, она по утрам работала в частной консультации, помогая деткам из богатых семей слезть с иглы и наладить контакт с родителями, а по вечерам в качестве волонтера помогала в благотворительной больнице для людей с расстройством психики, повсеместно известной как «Приют для дур». Наиболее буйные, самые бедные и брошенные женщины нашего города попадали туда, и там, в условиях полной разрухи, пользуясь давно устаревшей аппаратурой, работники приюта ухаживали за ними с самоотверженностью святых, и даже если это не приводило к излечению, то, как минимум, успокаивало больных.
В телефонной трубке снова и снова раздавались гудки, и я уже начала закипать от нетерпения, когда кто-то соблаговолил взять трубку и сказать, что сейчас соединит меня с доктором Мондрагон. Проходили минуты, в трубке были слышны характерные больничные звуки, среди которых мне чудились приглушенные крики, а прорезь в автомате заглатывала одну монету за другой…
Мне было не по себе от этой связи с темным миром безумия, как будто я имела дело с каким-то вирусом — он мог пройти по кабелю и проникнуть в мой мозг через ухо. Возможно, иррациональный страх, который я всегда испытывала перед помешательством, идет от уверенности, что рано или поздно оно меня ждет за поворотом. Нужно всего лишь пройти еще несколько кварталов, постучать в его дверь и без оглядки шагнуть через порог, чтобы никогда не выйти обратно, так, как случилось с моей бабушкой и тетками со стороны матери. А под конец жизни — в силу роковых наследственных причин — и с моей матерью: она оказалась жертвой артериосклеротического бреда, он наполнил ее кровать и ее воображение зелеными гномиками, непоседливыми и назойливыми, как легион лягушек.
Никто не брал трубку на том конце линии. А если мне ответила какая-нибудь пациентка, которая тут же забыла о моей просьбе? А если доктор Мондрагон никогда не подойдет и некому будет вызволить моего ангела из того прозрачного пузыря, в котором он томится? А если доктор Мондрагон придет и вылечит моего ангела и он лишится своей силы и волшебства? Я мучительно размышляла, повесить трубку или продолжать ждать, когда наконец послышался голос моей подруги.
— Офелия, у меня тут человек, которому нужна твоя помощь. Это срочно, — сказала я.
