Нельзя было позволять ей остаться на плантации одной, не считая нескольких слуг и ее старушки няни.
— Послушайте, — сказал Блэйк Сондерс, когда она закончила свой рассказ, — вы должны поехать со мной на нашу плантацию. Мы с Ивором приглядим за вами, пока не вернется ваш отец. За вашими вещами и няней мы пошлем, а поехать вы можете прямо сейчас, со мной, на моей машине.
Сигна ощутила огромное облегчение. Она с усилием поднялась на ноги и провела рукой по растрепанным волосам. У нее ужасно щипало глаза, ей было больно оглядываться вокруг. У нее ныла каждая косточка. Ей уже доводилось так себя чувствовать, и она с ужасом подумала, что сейчас у нее начнется приступ лихорадки. Хотя она и была молода — всего девятнадцать, — малярия уже успела добраться и до нее, и у нее не было физических сил противостоять болезни.
Сигна попыталась улыбнуться Блэйку Сондерсу.
— Да, пожалуйста, позвольте мне поехать с вами, — сказала она.
Он тоже встал и протянул ей руку. Она вложила свою ладонь в его, и он сразу же понял, что у нее лихорадка, — эти тонкие маленькие пальцы буквально обожгли его. Ее глаза затуманились. Она покачивалась, и он обнял ее за плечи. Светлые шелковистые волосы щекотали ему губы. Он почувствовал аромат, исходящий от них… ее аромат. Она была такая милая, стройная, просто прелестная. И Блэйк Сондерс внезапно потерял голову и влюбился — впервые в своей жизни.
Он поднял Сигну на руки.
— Вы больны, дорогая моя, — сказал он. — Я отнесу вас в машину.
Она не ответила. Малярия, похоже, брала верх, и Сигна потерялась в круговерти озноба, боли, страдания. Она дрожала и постанывала у него на руках, как больной ребенок.
Он устроил ее на заднее сиденье своего старенького ветхого «форда», подложив под голову свой свернутый плащ. Его переполняла нежность к ней.
По дороге на свою плантацию сквозь проливной дождь он не переставая думал о неожиданных чувствах к этой девушке. Он мог бы посмеяться над собой, но не стал, не посмел. В конце концов, во всем этом не было ничего смешного, говорил он себе. Человек может влюбиться с первого взгляда. Со многими такое бывает. Правда, для Блэйка Сондерса это было странно. До сих пор в его жизни не было женщин. Не потому, что он не испытывал потребности в противоположном поле. Он любил женщин. Ему нравилось женское общество, он робко, втайне, поклонялся красоте. Но он был неизлечимо застенчив. Он был не уверен в себе, в собственной внешности и способности привлекать женщин. Многие говорили ему, что он хорош собой и, если попробует, сможет очаровать любую девушку. Но проблема состояла в том, что он никогда не пробовал. Но Сигна… Сигна Мэнтон, такая молодая и красивая и в то же время такая беспомощная, запала ему в сердце. Он понял вдруг, что рядом с ним сейчас та девушка, с которой он может поговорить, подружиться… которую он может обожать. И которой он может высказать все, что творится в его душе.
Он недолго пробыл в Малайе. Окончив Кембридж, где популярность ему снискали скорее его спортивные достижения, чем интеллектуальные успехи, он поехал на Цейлон выращивать чай. А полгода назад умерла его мать, оставив ему небольшое состояние. Чайная плантация почему-то никогда его особенно не интересовала. Случайная встреча с его теперешним партнером, Ивором Гардинером, в одном из отелей Канди окончилась тем, что он сменил и занятие, и страну. Ивора интересовала большая плантация недалеко от Сингапура. Он предложил Блэйку поехать с ним, выкупить ее и вместе ее разрабатывать. Так он и очутился в Сунгей-Муране и жил здесь уже два месяца. И сегодня судьба свела его с дочерью соседа, старого Тома Мэнтона.
Блэйк знал, что и Ивор не был знаком с Сигной. В противном случае он бы что-нибудь сказал по этому поводу. Ивор был красивым беспечным мужчиной, очень популярным среди местных дам, и не без оснований считал себя покорителем женских сердец. И вряд ли он прошел бы мимо такой девушки, как Сигна, если бы встретил ее.
К тому времени, как Блэйк доехал до своего бунгало — симпатичного белого дома, наполовину скрытого ползучими цветами и магнолиевыми деревьями, — Сигна была уже просто дрожащим и стонущим свертком, который он тут же уложил на свою кровать и которому дал немалую дозу хинина. Затем он немедленно послал слугу в бунгало Мэнтонов за няней и сухой одеждой.
Когда Ивор Гардинер, его партнер, на закате вернулся с плантации, Блэйк встретил его с довольно застенчивым выражением лица.
— Слушай, Гардинер, — сказал он, — у нас гость.
Ивор устало ссутулился:
— Кто?
— Дочь Тома Мэнтона, Сигна.
Выражение скуки на красивом лице Ивора, появившееся было при слове «гость», сменилось интересом. Он слышал в клубе в Сингапуре, что дочь старины Тома просто красавица.
— Неужели! — сказал он, усевшись в кресло на веранде, и, отправив слугу за джином с лаймом, спросил: — С ней что-то случилось?
Блэйк рассказал, как он нашел Сигну во время грозы на холме возле старого храма.
— У нее лихорадка, — сказал он. — Доктор Джеффрис приходил в четыре и сделал ей укол, сейчас за ней ухаживает няня. Я уложил ее в свою кровать и перебрался к тебе в комнату, посплю на раскладушке. Думаю, ты не будешь против. Ума не приложу, куда подевался Мэнтон. Все это очень странно.
— Хмм, — сказал Ивор, с удовольствием потягивая свой коктейль. — Может, его змея укусила…
— Но девочка говорит, что в этом случае про него что-то было бы известно. Он отправился в какую-то таинственную поездку, взяв с собой лишь парочку слуг, и ни один из них не вернулся.
Ивор пристально всматривался в свой стакан. Что-то странное, таинственное появилось в его глазах. Но Блэйк не смотрел на своего партнера. Он думал о бледном, усталом юном личике девушки… о светлых, промокших под дождем волосах… тонких руках, мужестве, с которым она говорила ему о своем отце, пытаясь не показать ему всю глубину ее страха за него. «Бедная девочка, — подумал он, — в Сингапуре ей не место без родных… теперь вот без отца…»
В этот момент дверь, ведущая в комнату, открылась. Худенькая фигурка в белом китайском кимоно, расшитом розовыми хризантемами, пошатываясь, стояла в проеме.
Блэйк тут же бросился к ней.
— Девочка моя дорогая! — потрясенно начал он. — С такой температурой вам надо оставаться в постели…
Он смущенно умолк. Сигна вся дрожала. Взгляд ее опушенных длинными ресницами глаз, блестящих от лихорадки, обратился на другого мужчину, который с любопытством ее рассматривал. Она схватилась за спинку стоявшего перед ней стула. Ей явно тяжело было удерживаться на ногах.
— Я… не могу оставаться в той комнате — там слишком душно, — сказала она. — Мистер Сондерс… Я боюсь…
— Чего же? — мягко спросил тот.
— За папу… Где он? — спросила девушка. — С тех пор как он оставил меня, прошла уже неделя. С ним случилось что-то ужасное. Я знаю.
— Признаюсь, я тоже озадачен. — Блэйк наморщил лоб. — Но вы не переставайте надеяться… он обязательно вернется. Оставайтесь здесь, если не можете уснуть там…
Она опустилась в глубокое тростниковое кресло, которое он ей пододвинул, и закрыла глаза. На закате на веранде было прохладно, и ей сразу стало легче дышать. Двое мужчин сидели напротив и разглядывали ее, восхищаясь ее красотой и очарованием. Но она не открывала глаз и сидела неподвижно, будто их там и не было.
Блэйк принес из комнаты старый клетчатый плед, накрыл им Сигну и подоткнул плед со всех сторон с почти женской заботой.
— Вы ни в коем случае не должны заболеть, — сказал он.
Она открыла глаза и благодарно улыбнулась ему. И вдруг осознала присутствие другого мужчины… почувствовала его пристальный взгляд, направленный на нее. Сигна посмотрела на Ивора. Блэйка она видела раньше… этого же человека нет. Он необыкновенно, потрясающе красив. Блэйк одевался небрежно, Ивор же был безупречен, в белом костюме без единого пятнышка… Похоже, он на шесть или семь лет
