В других обстоятельствах, но на той же войне, в СССР, когда наступление вермахта забуксовало, обернувшись маршем на месте, что Малапарте язвительно определил как «молниеносную тридцатилетнюю войну», он снова вспоминает об украинских мелких колченогих бродячих собаках, «красноглазых, с рыжеватой шерстью», и о том яростном исступлении, с которым немцы открыли внезапную охоту на них (сначала автор даже предположил, что из опасений эпидемии бешенства): «… едва вступив в село и даже раньше, чем приняться за розыск евреев, они открывали охоту на собак». Подобное поведение объяснилось лишь несколько позже, когда в атаку двинулись танки генерала фон Шоберта. Наперекор блистательному совершенству описания этой сцены или, вернее, из-за этого совершенства я позволю себе усомниться, что она вправду разворачивалась непосредственно перед его глазами и в точности так, как он ее изобразил: подозреваю, что в этом эпизоде, как и во многих других, Малапарте привлек к делу богатейшие ресурсы своего воображения.
Вскоре после начала атаки на равнину, поросшую кустами акации, между тем как «на далеком озерце, неторопливо всплескивая крыльями, поднялась в воздух стайка диких уток», из леса выскочили собаки, они бросались на танки, почти мгновенно уничтожили несколько из них и нагнали панического страха на пехотинцев, их сопровождавших. «Это были четвероногие истребители танков, — пишет Малапарте, — которых русские натренировали искать миску с пищей под днищем боевой машины».
Факт подобного использования русскими собак, обложенных взрывчаткой и предварительно замученных голодом, подтвержден и другими авторами, в частности Энтони Бивором, военным историком, в 2007 году наряду с Любой Виноградовой принимавшим участие в публикации «Военных тетрадей» Василия Гроссмана издательством «Кальман-Леви». В своих заметках Бивор уточняет, что «взрывчатку прикрепляли к ним так, что над спиной торчал стержень с детонатором, благодаря чему заряд взрывался при первом контакте с днищем намеченной машины».
В техническом отношении запись Бивора точнее, чем сопровождаемый ею текст Гроссмана:
«Специально натасканные собаки с привязанными к спине бутылками бросаются под танки и поджигают их». Другие пассажи из «Военных тетрадей» касаются именно бродячих собак. В сентябре 1943 -го в Сталинграде Гроссману даже представляется, что он приметил у них патриотические рефлексы или, по крайней мере, что-то вроде шестого чувства, позволяющего отличать свои самолеты от вражеских, — подобие того, что на современном военном жаргоне именуется
В декабре 1942-го, за несколько недель до победного исхода Сталинградской битвы, Гроссмана посылают на Южный фронт, в район Элисты, откуда немцы только что отступили. В калмыцкой степи, занесенной снегом и нашпигованной минами, тут и там рассеяны обломки машин, трупы… И конские, и человеческие (со вспоротыми животами, уточняет он, имея в виду лошадей). Он отмечает, что все вокруг пустынно и недвижимо. Только пес с человечьей костью в зубах бежит вдоль дороги и за ним — другой, с поджатым хвостом.
Когда разыскиваешь в текстах эпизоды, где появляются бродячие собаки, в конце концов открываешь в себе (или так кажется) нечто похожее на интуицию, хотя, может быть, здесь вся суть в опыте: начинаешь заранее предчувствовать, что через несколько строк о них неминуемо зайдет речь. Однако порой случается и так, что признаки, предвещающие их появление, обманывают, ожидание оказывается напрасным, и тогда соответствующая сцена или пассаж оставляют ощущение незавершенности: там не хватает собак.
Типичным примером такой сцены, где собаки были бы уместны, но отсутствуют, является та, где Гроссман вспоминает о своем мимолетном посещении Ясной Поляны, имения Толстого, в момент, когда Красная армия удирает, а танки Гудериана как раз прорвали Брянский фронт, обороняемый генералом Еременко. Накануне или в этот же самый день Гроссман видел, «как собаки, бегущие из пылающего Гомеля, одновременно с машинами бросались к мосту, чтобы переправиться через реку».
И вот теперь, приблизившись к порогу дома Толстого, он вспоминает колебания Чехова, который впервые подошел сюда, охваченный робостью, и так и не вошел: вернулся на железнодорожную станцию, сел в поезд и вернулся в Москву.
Он неминуемо вспоминает и знаменитую сцену из «Войны и мира», ту, где жители Лысых Гор, имения Болконских, спешно бегут оттуда при приближении Великой армии; писателя невольно поражает ее сходство с тем, что творится перед его глазами. По его словам, дорога к господскому дому была очень красиво устлана палой листвой красного, оранжевого, золотого и светло-лимонного цвета. А внутри дома царил отвратительный лихорадочный хаос, всегда сопутствующий отступлению, среди голых стен громоздились ящики…
Тогда Гроссман, выйдя из дома в парк, направился к могиле Толстого, над которой кружились в зенитных разрывах вражеские истребители, и его сердце сжалось от нестерпимой боли.
Но никакой «голос собаки» не прозвучал, выражая эту скорбь лучше, чем это дано сделать голосу человеческому.
10
С первых же дней войны между израильской армией и ополчением Хезболлы, начавшейся в июле 2006 года, во многих рассказах об этих событиях стала появляться риторическая фигура бродячего пса или его же реалистический образ. В особенности когда речь шла о том, что десятки тысяч мирных жителей были вынуждены спасаться бегством из городов и селений на юге Ливана, на которые обрушились нескончаемые израильские бомбардировки и артобстрелы.
Как риторическая фигура бродячий пес ведет свое происхождение от той традиции, что впечатляюще проявилась как в Библии, так и в «Илиаде»: смысл его появления в том, чтобы зловеще оттенить нечестивые деяния поджигателя войны и страдания его безвинных жертв, подвергаемых двойной несправедливости, ведь у них не только отнимают жизнь, но и оставляют их прах непогребенным. Особенно часто этот персонаж встречается в сочинениях, рассчитанных на широкую продажу и созданных после окончания трагедии, тогда как в свидетельствах, доходящих непосредственно с места событий, скорее появится реальная бродячая собака. Пес риторический почти всегда занят пожиранием трупов, реальный же куда чаще ничего особенного не делает. Разумеется, провести границу между тем и этим не всегда бывает легко, поскольку когда мертвые тела валяются без погребения как те, на дорогах Южного Ливана, они и в самом деле могут быть сожраны.
Из соображений осторожности или деликатности я воздержусь от цитирования репортажей, появившихся в ту пору и не обходившихся без бродячих собак, по всей видимости риторических. Зато не вижу ни малейших препятствий для цитирования репортажа Сесиль Эннион, где фигурируют бродячие собаки, реальность которых не вызывает ни малейших сомнений. Эта статья была опубликована в газете «Монд» 1 августа 2006 года. Действие происходит в окрестностях Бинт-Джбейль — маленького городка около израильской границы, особенно пострадавшего от военных действий.
«Прежде чем сбросить свой взрывчатый груз, самолеты пикировали», — отмечает Сесиль Эннион, которая описывает в свой черед и дороги, изрытые кратерами от бомб, и хлопающие на ветру двери разрушенных домов, и электрические кабели, валяющиеся по земле среди мусора и остовов сожженных машин.
«Единственными живыми существами, которых можно увидеть в этих местах, являются бродячие собаки да невозмутимые ящерицы. За холмом прогремели четыре выстрела „катюши“. Через несколько минут по ту сторону разрушенной заправочной станции на полной скорости пронеслась красная „мазда“ с двумя бородатыми мужчинами. Потом новый снаряд врезался в дорогу, взметнулись в воздух осколки и куски битума».
(Спустя несколько дней та же газета напечатала репортаж Бенжамена Барта, своего специального корреспондента в Кирьят-Шмона, «городе, расположенном в самой северной части Израиля». Спецкор
