единогласно решит немедленно поставить их в ремонт к стенке 29-го завода. Но все это еще впереди. Вид лодок оставался жалок и печален…
В Лиепае одними из первых на неведомый доселе берег сошли и наши «герои». Каждый по-своему, с присущей его природе особенностью. Мохнатый Клапан — с приветственным лаем, адресованным пока еще незнакомым верхним вахтенным стоящих по соседству кораблей. Переглянувшись с приятелем, один из них с нескрываемым удивлением изрек: «Ничего себе, приматы пожаловали! У нас таких сроду не было. Сразу видно, северные экземпляры!»
Совсем оживший Клапан не забывал активно метить причал: столбы освещения, углы щитов берегового электропитания кораблей, будки верхних вахтенных, курилки. Наблюдая за этим процессом, вахтенный спросил приятеля:
— А знаешь, Вовка, что женщина делает сидя, мужчина — стоя, а собака — подымая ногу?
— Не-а, а чё? — дебильно-вопросительно промычал коллега, уставившись в приятеля.
— Да здороваются, валенок ты серый! Вон, видишь, как он это тщательно делает? Значит, мы ему понравились, и территория тоже…
Кот же Юрка, внимательно оглядевшись вокруг, тенью «серого кардинала» тихо проскользнул к корню пирса и растворился в непривычном, но необычайно манящем шелесте еще не пожелтевшей листвы сирени.
Такая зеленая благодать, наполненная воробьиным гомоном и таинственными шорохами, перед ним предстала впервые. Внутренне он ощущал кошачий кайф!
Знакомство наших «героев» с новыми территориями начиналось приятно.
Клапан, казалось, осваивался быстрее. Он уже безошибочно определил главное для себя: камбуз, казарму, кубрик экипажа и отведенное для него место. Не спеша, определялся и с местными начальниками по принципу «Ху из ху?». И уже на следующий день безошибочно, сидя на парадном плацу эскадры в голове строя родного экипажа, весело вращал по сторонам своей большой мохнатой головой. Осеннее солнце гордо отражалось в висящей на его шее медали «20 лет победы над фашистской Германией», которой кто- то из офицеров, а может мичманов экипажа, щедро отметил собачью преданность.
Первое появление перед строем командира эскадры, казалось, переполнило «сосуд» собачьих чувств через край, и он с громким лаем, из всех сил стараясь перекрыть оркестр, игравший «Встречный марш», бросился навстречу пока еще неизвестному начальнику, вызвав веселье моряков и возмущенное удивление комэска. В этот день вице-адмирал Рябинин впервые узнал, что вместе с новыми кораблями в части появилась и необычная собака.
Реакция начальника была короткой и безжалостной: «Убрать»!
Поистине некоторые начальники полагают, что у них доброе сердце, а на поверку оказывается, что просто слабые нервы...
Поначалу это указание экипажем и командованием лодки было философски проигнорировано, но с появлением множества неожиданных собачьих куч, на которые при обходах территории периодически, как на мины, натыкался комэск, дело приняло для Клапана и его хозяев угрожающий оборот.
Случай опередил события, сняв с плеч начальника назревающий грех. Беднягу Клапана сбил насмерть проезжавший по улице Крейсера «Варяга» шальной грузовик.
Обеспокоенные долгим отсутствием любимца, матросы организовали поиски и обнаружили его бездыханное тело в придорожной канаве.
Погребение Клапана состоялось в этот же день, а ночью в помещении новой, пока еще не оборудованной ленкомнаты, устроили поминки. Помянули, как родного! Расстались с боевым товарищем по-людски, с присущим для русских размахом. Экипаж, не колеблясь, «вложил в копилку» корабля сразу пять грубых проступков.
Разбирался с этим ЧП капитан 1 ранга Рогач, который на общем построении подвел логический итог, сказав экипажу своим уникально-сиплым голосом: «Ваш гнусный проступок, товарищи матросы, — удар ниже пояса в спину нашей перестройки».
После доклада результатов разбора вице-адмиралу Рябинину, последний выдал резюме: «Людями» на лодке уже давно никто не занимается, а офицеры на корабле, еще с Полярного, служат самым наглым образом!».
«Просторный колпак» командира эскадры накрыл и командование корабля. Поступило предложение заслушать его на заседании ближайшей партийной комиссии.
Местную гауптвахту матросы «осваивали» дружным коллективом, на всю десятисуточную катушку.
В отличие от несчастного Клапана, кот Юрка новое жизненное пространство осваивал последовательно, не спеша, осмысленно. Особенно ему нравились чердаки казарм, на которые он попадал одному ему ведомыми тропами. Там было пыльно, но зато тепло от нагретых осенним солнцем крыш. В «джунглях» когда-то вынесенных туда щитов наглядной агитации, старого забытого имущества и фрагментов мебели, обитало много мышей, гнездились птицы. Голубиные гнезда соседствовали с лепными сооружениями ласточек, а между ними в изобилии ютились неприхотливые воробьи.
Появление на чердаках казарм Юрки поначалу внесло в ряды хозяев сумятицу и нездоровое оживление. Затхлый мирок чердаков вдруг ожил и напрягся. Однако к увиденному кот отнесся спокойно и с пониманием, мудро решив — «Дров сгоряча не ломать!».
Так что кличка «чердачный соболь» и «крысодав», которой его вскоре одарили поклонники вряд ли являлась объективной. Просто таким они хотели его видеть. Тем более, что его неординарная внешность немало этому способствовала, порождая неправдоподобные легенды о необычных физических возможностях. Чего только не родит воспаленный ум пресловутых «очевидцев».
Месяца через два в подплаве его уже знали практически все — и военные, и гражданские. Впечатлял внешний вид: мощное тело, дымчато-серый однотонный окрас, крупная голова, почти плоская морда, по- китайски хитрые, умные зеленые глаза. А мягкая, вальяжная походка, специфическая осанка и крупные размеры делали его неповторимым.
Каждый старался его приласкать, погладить, угостить чем-нибудь вкусненьким. Угощения он, конечно, принимал, но в руки не давался. Вел себя подчеркнуто независимо, гуляя, как и положено коту, «сам по себе».
Исключение составлял, пожалуй, корабельный механик, когда-то принесший его в экипаж еще котенком.
При встрече с любым строем навстречу коту всегда неслось приветливое: «Юра! Юра! Юра!!!». Кот неизменно останавливался, плоская морда медленно поворачивалась в сторону голосов, глаза хитровато сужались и он открывал рот в ответном приветствии, как бы улыбаясь и беззвучно произнося: «Привет, пацаны!» Такой молчаливый ответ кота Юрки казался весьма остроумным, особенно для подводников, уважающих скрытность.
С появлением же хозяина он заметно оживал, благодарно ластился о его ноги, мурлыча подымал трубой хвост. Тот брал его на руки, гладил, и между ними возникал диалог, не всегда понятный для окружающих, но вполне реальный по факту. Это было трогательно. Свидетели в восхищении замирали, балдея от необычного зрелища.
Как-то, после очередного сабантуя в штабной каюте, флагманский штурман капитан 3 ранга Александр Кацер положил на ночь в шкаф оставшуюся от пиршества незатейливую закуску. Привлеченные аппетитным запахом, злые подвальные крысы проникли в помещение и дружно атаковали шкаф хозяина. Они «профессионально» выгрызли угол ДСП-эшной двери шкафа и совершили трапезу, оставив такой бардак, от созерцания которого прибывший утром на службу Александр форменным образом охренел.
Располагавшийся в соседнем кабинете капитан 2 ранга Гейко, Сашкин друг и флагманский механик бригады, увидев такую картину, глубокомысленно изрек:
— Да, «Т-О-В-А-Р-И-Щ»! Нужно принимать срочные меры. Думаю, что навести порядок в твоей помойке сможет только Юрка!
Посидели, продумали план предстоящей войны с крысами и послали человека за краковской колбасой — любимым «Юркиным» лакомством.
Вечером, перед уходом домой, заманив колбасой в кабинет ничего не подозревающего Юрку, Кацер выскользнул из кабинета и захлопнул за собой дверь.
