Дени,
Моттле,
Дени,
Моттле. Ничего… Они, по-видимому, считают, что вы долго не продержитесь, что в наших рядах возникнут раздоры, что вы поссоритесь с Фереолем…
Дени,
Моттле. Утром я был в западном предместье, как вы мне сказали.
Дени, с
Моттле. Я разговаривал с металлургами, с электриками, с рабочими Международного Общества.
Дени. Так.
Моттле. Позавтракал в «Перекрестке» с двумя товарищами с Медно-алюминневого и еще с двумя из трамвайного парка. Днем отправился на восток. Произвел маленькую разведку у цементщиков и кирпичников. Зашел, как бы случайно, в главный магазин Пор-Менье. Поболтал с одним счетоводом и с одним приказчиком кооператива эта публика много разговоров слышит за день. В доках я был довольно поздно. Этого нельзя считать.
Дени. А железные дороги?
Моттле. Иду туда сегодня.
Дени. Что бы тебе заглянуть вчера вечером?
Моттле. Ну, где уж там было!
Дени. Жаль! С этой стороны до меня доходили кое-какие слухи, и ты бы мне сказал, насколько им можно верить… Словом, общее твое впечатление?
Моттле. Все готовы.
Дени,
Моттле. Правда, некоторые предатели пробовали заявлять в говорилках, будто вы приняли власть просто из честолюбия, что вы способны на все, что угодно, кроме революции. Находились и такие, что шли и того дальше, рассказывали бабушкины сказки: «Измена!.. Король ему отсыпал миллион золотом» или: «Он безумно влюблен в королеву. Он валяется у ее ног и целует подол ее платья». Все только плечами пожимали. И что любопытно, так это, что товарищи оттенка Фиориньи, которые скорее привыкли брызгать ядом, вас, наоборот, защищали.
Дени,
Моттле. Они говорили, что вы действуете в согласии с центральным комитетом и с его одобрения; что так будет и впредь; что вначале ваше положение обяжет вас, быть может, публично осудить некоторые шаги комитета, но что на деле вы их поддержите.
Дени,
Моттле,
Дени,
Моттле, с
Дени. Настолько, что они способны натворить глупостей?
Моттле. Как так, глупостей?
Дени. Да так; например, выступить самостоятельно?
Моттле,
Дени,
Те же, Мадлена.
Когда вахтер удаляется, Дени подходит к Маллене, молча целует ее, потом немного отступает.
Мадлена,
Дени,
Мадлена. Какие дурные вести?.. Да никаких. Разве я непременно должна приносить дурные вести?
Дени,
Мадлена,
Дени. У них было много народу?
Мадлена. Как обычно: человек пятьдесят.
Дени. Кто?
Мадлена. Ты же знаешь: наш революционный свет, несколько литераторов, довольно много иностранцев.
Дени. О чем говорили?
Мадлена. При мне мало о чем.
Дени. А за спиной у тебя?..
Мадлена. Едва ли многим больше. Царил как бы соответствующий случаю тон; вроде как на больших свадьбах; официальное удовольствие, расточаемое щедро; и маленькие гримасы втихомолку.
Дени,
Мадлена. Она только промелькнула.
Дени. Как она себя держала?
Мадлена. Очень мило, очень оживленно, улыбочки и «моя дорогая» направо и налево, и при этом такой вил, который означал: «Что? Разве мы не говорили?»
Дени,
Моттле. Нет. Я видел людей, которые его встречали.
Дени. Которые его встречали в разных местах?
Моттле. Возможно, не помню.