— Смешно. — Полицейский достал сигареты, закурил; сказал, выпустив дым: — Хотите сказать, что мы, все четверо, страдаем галлюцинациями? Мы видели, как вы что-то выбросили. Отлично видели.
— Это могло быть нечаянным движением…
— Пистолет, выхваченный вашим товарищем, — тоже нечаянное движение?
— Наверняка…
— Или он хотел отдать этот пистолет нам? Бросить, стоя на краю обрыва?
— Могло быть и так. Вы правы…
— Не считайте нас за дураков. Поймите: я окажусь последним, кто разговаривает с вами по- человечески. Советую прямо сейчас, пока не поздно, рассказать все.
— Что «все»?
— Все. Нам сообщили по рации, что вы с вашим товарищем только что приняли участие в перестрелке. В трех километрах отсюда, у маяка. Вас видело около сорока свидетелей. Наш наряд, связавшись со мной в эфире, сообщил: найдено четыре трупа.
Четыре трупа? Стоп, подумал Миша. Он ведь знает о трех трупах. Двух убитых боевиках и Бабуре.
Понаблюдав за ним, полицейский продолжил:
— Нет сомнения, всех этих людей прикончила ваша троица. Третий, который был с вами, а он с вами был, это показывают свидетели, пока не обнаружен, ни живой, ни мертвый. В ваших интересах сообщить мне, мне лично, кто этот третий. И где он сейчас. Кто он?
— Не знаю. — Сказав это, Миша подумал: выдавать Юсифа нельзя. — Я действительно слышал эту перестрелку…
— Слышали?! — язвительно спросил полицейский.
— Да… С товарищем… Именно поэтому мы и попытались скрыться в скалах…
Выпустив вверх несколько виртуозных колец из дыма, полицейский некоторое время следил за ними. Сказал бесстрастно:
— Ваша версия не пройдет… Судя по сообщениям нашего наряда, во время этой перестрелки убит полицейский. Ваше участие в этом убийстве, любое, прямое или косвенное, не подлежит сомнению. Вы иностранец, поэтому вам следует знать: смерть своих товарищей турецкая полиция не прощает. Так что ваше положение очень серьезно. Очень.
Убит полицейский… Когда? Не выдержав, Миша растерянно посмотрел на офицера. Ни до стычки с Бабуром и его людьми, ни после, там в скалах, ни на какого полицейского не было и намека. Так откуда он взялся?
Понаблюдав за его реакцией, полицейский сказал:
— Вам может быть предъявлено очень серьезное обвинение. Очень. Поэтому, чтобы хоть как-то облегчить свою участь, вы должны признаться во всем.
Проклятье, подумал Миша. Может, этого полицейского убил Юсиф? Когда пытался скрыться другим путем? Но тогда почему «во время перестрелки»? Может, этот хомут просто пытается взять его на пушку? Черт… Так вот почему они так его лупцевали…
— Вы готовы во всем признаться? — спросил полицейский.
— Мне не в чем признаваться… Повторяю, я турист… Отстал от теплохода… У моего товарища действительно был пистолет… Но это еще не преступление…
Задержав на нем взгляд, как показалось Мише, с сожалением, полицейский дернул плечом.
— Боюсь, ваша версия не найдет понимания у наших следователей. Я сделал все, что мог, господин Каменский. Я пытался вам помочь, но выясняется — вы сами враг себе.
Этот полицейский, спокойный, с серьезными глазами, может в будущем оказаться ему полезным, подумал Миша. Как-никак у него все же есть сто с лишним тысяч баксов в Зираат-банке. Он готов пожертвовать ими всеми — лишь бы они помогли ему вырваться из этой западни.
— Простите, господин офицер, вы знаете, как зовут меня… Я же хотел бы знать, как зовут вас…
— Зачем это вам? Не обольщайтесь. Вам это не поможет.
— И все же… Очень вас прошу…
— Что ж, меня зовут Ариф Онсель. Капитан полиции Ариф Онсель, если вам угодно. — Кивнув, отдал короткое приказание; полицейские поволокли Мишу к машине. Двое, водитель и капитан Онсель, сели впереди; оставшиеся, поместив Мишу между собой, — сзади. Рыча мощным мотором, машина поползла вниз.
На одном из поворотов полицейский джип, не удержавшись, ударился о камень. Мишу резко бросило вперед. Тут же он почувствовал: от удара о переднее сиденье грудную клетку сдавила страшная боль. Перед ним все поплыло, в следующую секунду его окутала темнота.
37
Очнувшись, он увидел перед собой растрескавшуюся штукатурку. Стена… Вгляделся. На полуоблупившейся светло-зеленой краске какая-то надпись… Шрифт латинский. Его познаний в турецком хватило лишь, чтобы понять: надпись сделана по-турецки.
Полежав, сообразил: он лежит на цементном полу. В каком-то помещении, освещенном электрическим светом. Вспомнил все, что произошло накануне, до последней детали. С момента, когда получил записку от Бабура, до удара джипа о камень. После которого отключился… Застонал. Подумал: я вляпался. Вляпался намертво.
Затем некоторое время лежал, без всяких эмоций разглядывая стену. Спокойно-спокойно подумал: на допросах турки запросто могут меня прикончить. Если будут бить так, как били там, на обрыве. Если же они пришьют ему убийство полицейского, ему вообще конец. Единственная надежда — на Юсифа. Но сможет ли Юсиф ему помочь? Или Галя? Нет, ожидать помощи от Гали смешно. Галя, может быть, и захотела бы что-то сделать — если бы все знала. Но, во-первых, она ведь ничего не знает. Во-вторых, — одного хотения мало. Наверняка они с Лизой сами сейчас нуждаются в помощи. Что же до Юсифа… Юсиф… Странный человек. Непредсказуемый. Вдруг подумал с горечью: что, если Юсиф просто-напросто подставил их с Лукой?
Ну да. Ведь после того, как с Бабуром было покончено, надобность в них для Юсифа отпала. А ведь точно, Юсиф их подставил. Иначе почему, послав их вдоль берега моря, он сам не пошел с ними?
Полежав, Миша постарался успокоить сам себя. Подумал: ведь даже если Юсиф намеренно отвлек на них с Лукой полицию, он поступил абсолютно правильно. Он заставил их рисковать, но при этом наверняка рассчитывал, что, избежав столкновения с полицией, сможет потом помочь им обоим. Ему, Мише, и Луке, если бы тот остался жив. Юсиф здесь ни при чем. Он, Миша, должен держаться на допросах. Он не должен выдавать даже намеком, что во время перестрелки третьим с ними был Юсиф.
Попытался повернуться — однако первое же движение вызвало нестерпимую боль. Двинув рукой, понял: наручников нет. Упираясь руками в пол, подтянул тело к стене. Кое-как уселся.
Он находился в крохотном помещении. Ступни его ног торчали как раз на середине камеры — узкой, как пенал. Посреди обитой железом двери светлел смотровой глазок. Над дверью, прикрытая решетчатым проволочным колпаком, тлела электрическая лампочка. Если не считать этой лампочки, другой обстановки в камере не было. Воздух был душным, спертым, с въевшимся от века запахом нечистот.
Посидев в таком положении примерно час, Миша почувствовал: силы понемногу восстанавливаются. Что ж, сдаваться он не собирается. Главное, он не должен рассчитывать на помощь Юсифа. Полицейские могут его бить, но доказать хоть какую-то его вину им будет трудно. На месте преступления его не застали. Оружия при нем не нашли. Автобус, в котором ехали свидетели, прошел довольно далеко от места перестрелки. Да и прошел уже тогда, когда все давно закончилось. Что же касается смерти полицейского — он вообще его в глаза не видел.
Конечно, Юсиф вполне может вытащить его отсюда. Но связывать с этим все свои надежды не стоит. Посмотрел на запястье: часов нет. Потерял. Или сняли полицейские. Плевать. Скорее всего сейчас вечер. Спать не хочется.
Шевельнувшись несколько раз, принял наиболее удобную позу. И стал ждать.
