— Читал. Спасибо за услугу.
— Не за что. Я сделал все, что мог.
— Еще раз спасибо.
— Рад служить.
Ладно, подумал Пластов, может, появление Четина и к лучшему. Не исключено, что присутствие репортера за столиком не только не помешает раздумьям, но, наоборот, поможет ему собраться с мыслями.
В дополнение к кофе Четин заказал еще и графинчик коньяка. Затем, после того как оба обменялись общими в таких случаях замечаниями о погоде, политике и различных мелочах жизни, Пластов неожиданно спросил:
— Илья, кстати, ты ведь отлично знаешь Петербург?
— Петербург? — допив рюмку, Чегин жестом фокусника снова наполнил ее до краев. — Допустим, знаю. А что?
— Я выяснил вдруг для себя одну вещь. Оказывается, все электромеханические предприятия нашего города принадлежат иностранным компаниям. Если не считать сгоревший завод Глебова.
— Электромеханические предприятия? — секунду помешкав, Четин пожал плечами: — В общем, ты прав. Ну и что?
— Это ничего не говорит твоему патриотическому чувству? Ты ведь, если можно гак выразиться, нововременец?
— Нововременец! — Четин захохотал. — Чушь! Какая чушь! Ну и что? Пусть электромеханические предприятия принадлежат кому угодно!
— Как что? Ведь «Новое время» — газета с ярко выраженной патриотической направленностью! А электромеханика — дело будущего. Сделай выводы.
— О господи… — Четин положил на стол пачку «Герцеговины флор». — Арсений, я недолюбливаю немцев, есть за мной такой грешок, но насчет того, что в нашем городе полно иностранных компаний, имею, уж извини, свое собственное мнение.
— Какое же?
— Сейчас. — Четин взял папиросу. — Позволишь?
— Ради бога. Тут и так хоть топор вешай.
Прикурив и затянувшись, Четин спросил:
— Ты знаешь, между прочим, что Петербург переживает сейчас потрясающий расцвет? И вообще это в нашем веке лучший город мира?
— Браво. Я патриот, но до такого еще не дошел. Неужто лучший?
— Не иронизируй. Именно лучший. Понимаю, у тебя вертится на языке: кроме Петербурга, есть еще Лондон, Париж, Рим, прочие знаменитые города. Но заметь: каждый из них знаменит чем-то одним. Париж славен искусством, Рим потрясает памятниками зодчества, Лондон славится наукой и торговлей. Однако Петербург… Петербург вобрал в себя все. Все, понимаешь?
— Неужели? Никогда об этом не думал.
— А ты подумай. По расцвету науки Петербург не уступает Лондону. По зодчеству ничуть не уступит Риму. Что же касается искусства — Париж вынужден преклониться перед нами.
— Ну да, дягилевские вечера…
— Не только дягилевские вечера. Запомни, петербургские живопись, музыка, театр скоро загремят на весь мир. Так, как гремят сейчас дягилевские вечера.
— Тем не менее город действительно заполонен иностранными фирмами.
— Это не так плохо.
— Не так плохо? Уж не хочешь ли ты сказать, что расцветом нашего города мы обязаны засилью иностранных компаний?
— Не так грубо, Арсений, не так грубо. Все гораздо тоньше. Кстати, на этот счет у меня есть своя теория.
— Интересно. Что же это за теория?
— Сейчас попробую объяснить. Четин царственным жестом разогнал дым. — Видишь ли, на мой взгляд, иностранцы в Петербурге таскают для нас рояль.
— Таскают рояль?
— Именно. Ты не думал о том, что все люди делятся на тех, кто таскает рояль, и тех, кто на нем играет?
— Ну… Я как-то не подходил к событиям с этой точки зрения. Но в общем… В какой-то мере это так. И что же?
— Не в какой-то, а это неумолимый закон жизни. Но если копнуть поглубже, нации ведь тоже состоят из людей. Так вот, моя теория состоит в том, что нормальная, гармоничная нация — это та, в которой есть достаточное количество людей, умеющих и любящих таскать рояль, и людей, умеющих и любящих на нем играть. Согласись, чтобы хорошо таскать рояль или хорошо играть на нем, надо прежде всего любить это дело. То или другое. Не так ли?
— Ну… допустим, так.
— Так вот, есть нации, которые абсолютно не любят и не умеют играть на рояле. А любят и прекрасно умеют его таскать. Таскать и только. Это трудолюбивейшие, достойные всяческого уважения нации. Я склоняю перед ними голову. Но увы, как только речь заходит об игре на рояле, они пасуют. Как говорится, ни тиру ни ну. То есть, если приспичит, как говорится, из-под палки, они могут немного поиграть на этом прекрасном инструменте. Но именно из-под палки. Не любят они этого.
— Интересная теория. Назови хотя бы одну такую нацию.
— Не нужно далеко ходить за примером. Чухонцы. Финны. Наши соседи. Трудолюбивы до ужаса. Можно сказать, чемпионы мира по трудолюбию. Но вот что касается игры, понимаешь, игры, воспарения, полета — у них, согласись, полное отсутствие этого элемента. Только, ради бога, не подумай, что я корю их за это. Видимо, в этом их призвание — таскать рояль. Они прекрасно это делают. И пусть делают. Но есть нации с другого вида однобокостью. Нации, в которых все, буквально все, от первого до последнего человека, терпеть не могут таскать рояль. Они любят только одно: играть на рояле. И нация, которая наиболее ярко проявляет себя в этом качестве, — мы, русские.
— Мы, русские? — Пластов покачал головой. — А как же крепостные крестьяне? Или демидовские рабочие? Наконец, те же самые бурлаки? Много они играли на, как ты выражаешься, рояле?
— Арсений… Я не говорю, что мы, русские, не таскали рояль. Таскали. Таскали всю жизнь. И сейчас таскаем. И будем таскать. Но понимаешь, нету у нас, русских, любви. Любви к этому самому занятию. Нету ее у нас в помине, никогда не было. Но зато я знаю, точно знаю: любой, самый последний русский мужичонка с самого рождения носил, носит и будет носить в душе любовь к игре на рояле. К воспарению. К творчеству. Что же до таскания рояля если у финна любовь к этому занятию всосана, можно сказать, с молоком матери, то у русского нелюбовь к тому же самому вбита, образно выражаясь, батогами. И с этим ничего уже не поделаешь. Это определенное достоинство народа, но это же и его недостаток, скажу больше — беда, огромная беда. Так вот, иностранные компании, которые, как мы установили, наводнили Петербург, эту беду исправили.
— Исправили?
— Ну да. Они занялись своего рода черновой работой. Тасканием рояля. Тем, чем мы, русские, из-за естественной скуки этого дела, заниматься не любим, а значит, и не умеем. Может, когда и научимся. Дай бог.
— Что же ты называешь тасканием рояля в данном случае? Конкретно?
— Черновую работу. Установку станков, механизмов, отладку, доводку, возведение всяких там приспособлений нового века и так далее. И вот тут, по моей теории, русский дух, освобожденный от нелюбимого дела, взыграл. Воспарил. Воспарил так, что дал миру потрясающих художников, музыкантов, поэтов, изобретателей, ученых. Я когда-то вел колонку искусств и знаю: музыке наших молодых композиторов, таких, например, как Стравинский, принадлежит будущее. А художники? Посмотри, какое разнообразие, одни названия групп вызывают целую бурю чувств: «Голубая роза», «Бубновый валет», «Мир искусства», не говорю уже о Репине и Серове… Что же касается науки… Да возьмем хотя бы ту, в
