трещоток. Едва песня и музыка смолкли, в зале установилась тишина. Головы повернулись к выходу.
— Идет, — прошептал кто-то.
Лихорадочно застучали трещотки. Сано почувствовал, как по залу прокатилась рябь предвкушения.
На мостике, переброшенном через весь театр, возникла принцесса Таэма. Одетая в кимоно из красного атласа в белых хризантемах, она медленно и грациозно шла спасать свой народ от происков мага. Лицо, запудренное рисовой мукой, на котором алели напомаженные губы, поражало красотой. Черные волосы, поднятые на висках, свободно ниспадали сзади до пояса.
— Кикунодзё, — выдохнули зрители. Зал разразился овациями.
Принцесса появилась на сцене и запела. Публика притихла. Сано знал, что Кикунодзё — замечательный оннагата, что ему нет равных в исполнении женских ролей. Однако поверить в то, что Таэму играет мужчина, было невозможно. Лицо, голос, движения — все принадлежало женщине. Даже кусок алой материи, прикрывавший выбритую макушку актера, не нарушал иллюзии. Принцесса начала соблазнять монаха. Сано физически ощущал, как поток сладострастия струится от Таэмы к Наруками. Кто устоит перед такой красотой?
После нескольких песен Наруками сдался. Принцесса перерезала магическую веревку, которая удерживала дождь. Музыканты изобразили звук падающей воды. Япония под овации, свист и топанье зрителей была спасена.
Сано оставался на месте до тех пор, пока большинство зрителей не покинули театр. Затем прошел на сцену, где Кикунодзё любезничал с группкой поклонниц.
Актер оказался крупнее, чем предполагал Сано. Должно быть, актер, игравший Наруками, надевал сандалии на платформе, чтобы стать выше принцессы. Вблизи открылись новые детали, указывающие на истинный пол Кикунодзё: грубоватые черты лица, кадык, который во время спектакля был незаметен из-за опущенного подбородка, костистые запястья.
Но это нисколько не волновало почитательниц. Напротив, мужская сексуальность под дамской прической и одеждой возбуждала их до безумия. Театралки краснели и хихикали, когда по очереди стыдливо подходили к актеру и одаривали: кто красиво обернутой коробочкой, кто робким комплиментом. Кикунодзё принимал подношения с легкой улыбкой, изящным поклоном и складывал на специально приготовленной для этой цели столик.
Сано дождался, когда удалилась последняя поклонница, и представился.
— Кикунодзё-сан, могу ли я переговорить с вами с глазу на глаз?
Актер достал из складок кимоно веер и прикрыл нижнюю половину лица.
— Досточтимый господин... мои обязанности... у меня поручения... скоро новое представление... Очень извиняюсь... может, в другой день... — Мимика, тонкий томный голос, речь с придыханием на редкость точно копировали повадки благородной дамы.
— Я о Нориёси... Поговорим здесь, при всех, или где-нибудь еще? Выбирайте. — Как бы ни впечатлял разыгранный фарс, Сано не собирался упускать актера.
Кикунодзё сразу смекнул, в чем дело. Сано понял по глазам. Актер с притворной скромностью кивнул и пискнул из-под веера:
— Идемте со мной.
Сано проследовал за величавой фигурой Кикунодзё через дверь около сцены и по тускло освещенному коридору к гримерной. Они разулись перед завешенной дверью, и Сано с удивлением заметил: сандалии Кикунодзё больше его.
В крошечном помещении на открытых вешалках висели яркие кимоно. Стенку занимали полки, на одной деревянные головы, прикрытые париками, на остальных — веера, гребни, туфли, скатанное нижнее белье. На туалетном столике валялись расчески и тампоны для пудры, стояли сосуды с гримом. С большого зеркала свисали шелковые шарфы. На столе громоздились коробочки, похожие на подношения поклонниц Кикунодзё. Не являлась ли Ниу Юкико завзятой театралкой? Предсмертная записка намекала на это. Плюс госпожа Ниу жаловалась, что театр дурно влияет на молодых девушек.
Кикунодзё опустился на колени перед туалетным столиком. Сано присоединился к нему, чувствуя некоторое смущение. Истинные оннагата никогда не выходят из образа. Они утверждают, что это помогает играть более убедительно. Нужно ли поддержать игру и обратиться к Кикунодзё как к женщине? От актера исходит крепкий запах мужского пота. Попробуй тут подыграй.
К облегчению Сано, Кикунодзё не стал лицедействовать: либо уловил его смущение, либо не захотел тратить усилия на какого-то ёрики.
— Выкладывайте, что у вас, только, пожалуйста, побыстрее. — Актер бросил веер, поднял голову и распрямил ссутуленные плечи. Однако голос остался высоким, словно профессия бесповоротно феминизировала человека. — У меня сегодня днем еще спектакль, перед ним мне надо успеть провернуть одно важное дело.
— Например, заплатить за молчание кому-нибудь вроде Нориёси, — попробовал Сано застать актера врасплох.
Кикунодзё пожал плечами.
— Значит, вам известно, что он меня шантажировал. Надеюсь, вы не будете против, если я переоденусь? Очень спешу.
— Ни в коем случае.
Сано с интересом наблюдал, как Кикунодзё разбирает сложную систему заколок, которыми парик крепился к волосам, гладко зачесанным и схваченным ниже затылка в плотный узел. Затем он взял кусок материи, обмакнул его в сосуд с маслом и стал убирать с лица грим. Чудесная трансформация — юная принцесса Таэма превратилась в мужчину далеко за тридцать с приятным, но не особо примечательным лицом.
— Нориёси больше не потревожит ни меня, ни кого другого, — сказал Кикунодзё. — Он мертв. Я, признаюсь, нисколько об этом не сожалею. Мелкий проныра!
«Узнай, что тебя подозревают в убийстве, ты бы не посмел столь откровенно высказываться», — подумал Сано.
— А по поводу чего он вас шантажировал?
Кикунодзё встал и развязал длинный широкий пояс.
Скинул верхнее и нижнее кимоно. Под одеждой, на груди, талии и ягодицах, были прикреплены ватные подушечки. Актер отлепил толщинки от худощавого, но мускулистого тела. Сано отметил: Кикунодзё достаточно силен, чтобы убить Нориёси и Юкико и сбросить в реку.
— Говорят, на самом деле Нориёси не покончил с собой. Его убили. Вы слышали?
— Возможно. — Даже решив, что этот слух распустила Глициния, Сано оценил ловкость, с которой актером ушел от ответа. Значит, достаточно умен, чтобы спланировать и осуществить убийство. — Так по поводу чего он вас шантажировал?
Кикунодзё облачился в голубое нижнее кимоно и верхнее из черного шелка, украшенное золотыми колесами со спицами и голубыми волнами, затем подпоясался одноцветным черным кушаком.
— Думаю, это вряд ли вас касается. — Он демонстративно посмотрел в сторону двери.
Через щель в занавеске была видна часть сцены. Там шла интерлюдия для оставшихся зрителей. Актер, изображая самурая — слугу даймё, исполнял шуточный танец. Он размахивал боевой палицей, словно женщина, занятая весенней уборкой в доме. Слышались одобрительный гул простых горожан и шипение и свист самураев. Так, во всяком случае, определил Сано.
— Я спрашиваю вас потому, что, может быть, и вправду Нориёси был убит.
Кикунодзё, надевай черный плащ поверх кимоно, сердито вздохнул:
— Я его не убивал. Я провел ночь с дамой.
— А она это может подтвердить?
— Конечно, нет, — поморщился актер. — Нориёси разнюхал, что я встречаюсь с замужней дамой. Ее муж, узнай об этом, убил бы нас обоих. Вы же понимаете.
Сано кивнул. Театр кабуки был основан около ста лет назад синтоистскими монахами из храма Идзумо. Вскоре кабуки утратил связь с религией. Актрисами стали проститутки. Их фиглярство перешло все границы приличия, что привело к соперничеству возбужденных поклонников. Город захлестнули массовые
