Сано, минуя помощников, подошел к оборванцу.
— Все хорошо, — мягко сказал он. — Вставай.
Несчастный подобрал ноги и поднялся на колени. Сел на пятки, утерся ладонью. И вдруг, к изумлению Сано, широко улыбнулся. Зубов у него не было.
— Да, господин. — Он закивал и заморгал. Несмотря на морщины, изборождавшие его щеки и лоб, он выглядел как невинный ребенок.
— Как тебя зовут?
— Да, господин.
Сано повторил вопрос. Получив тот же ответ, попробовал зайти с другого конца:
— Где ты живешь?
— Да, господин.
— Это ты совершил поджог? — поинтересовался Сано, начиная кое о чем догадываться.
— Да, господин, да, господин! — Увидев, что Сано нахмурился, оборванец перестал улыбаться. Он поднялся на ноги, но снова упал, когда помощники досина его окружили. — Не делайте больно, господин! — взмолился он.
— Никто не сделает тебе больно. — Сано в ярости повернулся к досину. — Этот человек дурачок. Он не понимает ваших вопросов и того, что сам говорит. Вы не можете принять его признания.
Досин покраснел и расправил плечи. Дзиттэ дрогнул в его сжатом кулаке.
— Я спросил его, не он ли поджег. Он сказал — да. Откуда я знал, что он идиот!
Из толпы раздался крик:
— Поговорил бы — понял!
Потом другой:
— Он просто безобидный старый попрошайка!
Народ одобрительно загудел.
— Молчать! — Досин обернулся к толпе, и шум стих. Досин посмотрел на Сано. — Умышленный поджог — серьезное преступление, — сказал он с преувеличенным спокойствием и довольно самоуверенно. — Кто-то должен за него ответить.
На мгновение Сано растерялся. Этот полицейский — и ему подобные, если верить слухам, — больше озабочен тем, чтобы найти козла отпущения, чем раскрыть правду. Сано захотел жестоко наказать офицера за уклонение от обязанностей, но заметил, как тот потянулся к мечу. Он понимал: лишь его звание удерживает полицейского от нападения. Он невольно унизил досина перед помощниками и жителями. И в первый же день службы нажил себе врага.
Сдержавшись, он примирительно сказал:
— Значит, мы обязаны найти настоящего поджигателя. Вы, ваши люди и я вместе опросим очевидцев.
Сано наблюдал, как досин с помощниками растворяются в толпе. Его обуял странный восторг. Он исправил несправедливость и спас жизнь человеку. Впервые он осознал, что работа ёрики предоставляет много способов отыскать истину и дает не меньше наград за ее установление. Быть может, даже больше, чем работа ученого, роющегося в старых документах. Но он с грустью задумался о том, сколько еще врагов у него появится.
За полдень Сано вернулся в административный район Хибия, расположенный к юго-востоку от замка. Здесь находились особняки и одновременно резиденции городских чиновников высокого ранга. Сано ехал узкими проходами между глинобитными заборами, разделяющими дома с черепичными крышами, навстречу ему попадались посыльные с пакетами документов во дворах. Сановники в ярких широких одеждах фланировали маленькими группами. До Сано долетали обрывки разговоров по поводу государственных дел или свежих политических сплетен. Слуги с подносами, уставленными пирамидами из лаковых коробок, бегали взад-вперед через ворота усадеб. Мысль о вкусных вещах, заключенных в этих коробках, заставила Сано пожалеть о грубой лапше, которую он недавно умял. Но расследование поджога тянулось, быстро приготовленная, хотя и неприятная еда позволила ему приступить к исполнению других обязанностей без особых задержек. Он направился к полицейскому управлению.
— Ёрики Сано-сан! — Запыхавшийся посыльный поспешно поклонился. — Если вам угодно, господин, судья Огю хочет немедленно видеть вас. В здании суда. — Он поднял глаза в ожидании ответа.
— Хорошо. Свободен. — Приглашение судьи нельзя игнорировать.
Особняк Огю, одного из двух судей Эдо, был чуть ли не самым большим в районе. Возле увенчанных крышей ворот Сано представился стражникам в кожаных доспехах и касках. Он отдал им лошадь и прошел в ворота. Во дворе собралась кучки горожан. Одни надеялись найти у судьи решение своих споров, другие со связанными руками, под охраной досинов, явно ожидали его вердикта.
Добравшись до главного входа в длинное низкое здание, Сано помедлил. Окна защищали деревянные решетки. Выступающие скаты крыши отбрасывали на веранду густую тень. Сано в очередной раз подумал, что мрачное здание воплощает суровость приговоров, которые зачастую выносятся в его стенах. Сад с незажженными каменными светильниками и скелетами по-зимнему голых деревьев напоминал ему кладбище. Отмахнувшись от жуткого образа, Сано поднялся по деревянной лестнице. Пройдя мимо двух склонившихся перед ним охранников, открыл массивную резную дверь и остановился.
— Кузнец Горо. — Скрипучий голос судьи Огю эхом раскатился по длинному залу. — Я рассмотрел показания относительно преступления, в котором тебя обвиняют.
Сано прошел в заднюю часть зала, где судья восседал на помосте, и присоединился к самураям- служащим. Огю, худой, сутулый старик, казалось, тонул в просторном красном с черным шелковом кимоно. Лампы, стоявшие по обе стороны от его черного лакированного столика, освещали судью словно скульптуру на постаменте. Остальная часть зала была погружена в полумрак, который не рассеивал солнечный свет, пробивавшийся внутрь через окна, забранные деревянными решетками и заклеенные рисовой бумагой. Прямо перед помостом, на полу, размещался сирасу, символ истины — пятачок, покрытый белым песком. Там на циновке стоял на коленях связанный по рукам и ногам обвиняемый. За ним образовывали шеренгу члены его семьи, свидетели и квартальный староста.
— Показания неопровержимо свидетельствуют, что ты виновен в убийстве своего тестя, — продолжал Огю.
— Нет! — крикнул обвиняемый и попытался освободиться от пут.
Родственники зарыдали. Какая-то женщина упала в обморок.
Огю, перекрывая шум, повысил голос:
— Я приговариваю тебя к смерти. Твоя семья разделит твой позор и будет изгнана из провинции.
Он кивнул досинам, те бросились на приговоренного и выволокли его, упирающегося, через заднюю дверь. Служащие выпроводили посторонних из зала, один утащил бесчувственную женщину, схватив под мышки.
Огю позвал:
— Сано Исиро. Приблизьтесь.
Потрясенный Сано встал на колени за символом. Огю, только что приговоривший человека к смерти, а его семью к изгнанию, был совершенно спокоен! Сано сказал себе, что Огю тридцать лет служит судьей. После всех проведенных им процессов немудрено стать совершенно равнодушным к подобным сценам. Сано глубоко поклонился Огю:
— Чем могу служить, досточтимый судья?
Сухие паучьи лапки Огю поигрывали судейской печатью — продолговатым куском гипса, на котором были выгравированы его имя и должность. Узкое лицо с тяжелыми веками выглядело землистым в болезненным свете мерцающих ламп. Голова в старческих пятнах напоминала гнилую дыню.
— Поджог — серьезное преступление, — негромко поведал Огю, с нарочитым вниманием изучая печать.
Он помолчал и добавил:
— Хотя и не является чем-то из ряда вон выходящим.
— Да, досточтимый судья, — ответил Сано, раздумывая, для чего Огю его вызвал. Уж точно не для
