личная служба, по всему королевству — неумолимы и сноровисты, особенно когда дело касается беглых заключенных. Ты в итоге опять окажешься здесь или даже где похуже, но на этот раз виновная в куда большем злодеянии, заслуживающем годы в этой дыре — независимо от того, твоя ли окажется книга в конце концов или нет. Я достаточно ясно выразился?
Что-то ёкнуло у меня под ложечкой. В отношении пристава что-то было не так в том, что обо всем этом говорил комендант. Но я также осознавала, что была всего лишь арестанткой, а это означает отсутствие выбора — или отсутствие осознания наличия такового, в любом случае.
Поэтому я просто кивнула, и дело было сделано.
— Ты будешь являться в участок раз в день с утра и оставаться столько, сколько потребуется, чтобы выяснить, нуждаюсь ли я в твоих услугах в тот день или нет, — добавил он.
Я вновь кивнула, и он приготовился к занятиям. На сей раз я велела ему встать ко мне спиной и снять рубаху еще до того, как мы принялись за позы.
— Вам необходимо знать еще кое-что о том, как работают каналы, — сказала я, — особенно три основных: солнце, луна и осевой, вокруг которого все и обращается, — я прошлась вдоль трех каналов тремя пальцами одновременно, — тогда вы по-настоящему поймете, что позы делают с вашей спиной — большую часть того, как в действительности работает йога.
Комендант был весь внимание, стоя лицом к стене — думаю, ему нравилась эта часть занятия, когда нужно было только слушать без необходимости смотреть мне в лицо, спокойно представляя все эти каналы, пока я о них говорила.
— Итак, мы говорили о том, что мысли двигаются по этим трем каналам… — начала я.
— Дурные мысли о внешних вещах двигаются по правой стороне, дурные мысли о самих мыслях — по левой, благие мысли — вверх и вниз вдоль срединного канала, — процитировал он.
Он явно размышлял над этим дома, что намного упростит наше сегодняшнее занятие. Катрин настаивала, чтобы я трижды мысленно пересматривала каждое занятие перед следующим, и я считала этот подход одним из величайших приемов нашей древней духовной линии.
— Господин комендант! — Караульный вломился в дверь и замер при виде старшего по званию без рубахи.
— Караульный! Что вы себе позволяете?! Когда вы, наконец, научитесь стучать?
— Господин комендант! Беспорядки! Мы… вы должны немедленно вмешаться!
Комендант начал натягивать рубаху.
— Где? — сурово спросил он.
— Да прямо перед входом во двор, господин комендант! На дороге, господин комендант!
Комендант потянулся за своей дубинкой, которая стояла в углу, собирая пыль.
— Потребуется ли подмога? — отрывисто спросил он, — Сколько народу втянуто?
— Да вообще никакого народу, господин комендант.
— Никого? — Комендант замер, одной рукой схватившись за дубинку, а другой — за свою больную спину.
— Ну да, господин комендант, только корова, господин комендант!
— Корова?
— Корова, господин комендант! Доедает последние остатки изгороди во дворе, господин комендант!
Я вообразила двор перед участком — плоский уродливый клочок земли, без всякой зелени. Если там и была какая-то изгородь, то я не заметила ее, пока меня вели сюда.
Комендант умело крутанул в воздухе палкой, словно жезлом. Описав круг, кончик дубинки тюкнул караульного аккурат по макушке. Совсем не то же самое, что я получила от пристава — скажем так, не более чем рутинная экзекуция.
— Караульный!
— Да, господин комендант, — взвизгнул молодой человек, потирая набухающую шишку.
— Идите к корове сами.
— Сам? Есть, господин комендант, сам.
— Встаньте позади нее.
— Позади нее! Сам! Есть, господин комендант.
— Задерите ей хвост, повыше.
— Господин комендант!
— А потом дерните, хорошенько.
— Господин комендант! Есть… господин комендант!
— И поглядите, решит ли корова просто на вас нагадить или брыкнуть и переломать вам ноги.
— Нагадить? Переломать? Господин комендант?
Комендант взял караульного за плечи, вытолкнул его за порог и хлопнул дверью.
— Болван! — воскликнул он, развернулся и зашвырнул палку обратно в угол, ворча и держась за спину.
— Простите за вмешательство, — прошипел он.
— Никакого вмешательства, — ответила я. Я вдруг вспомнила, как Катрин невозмутимо обращала все, что бы ни происходило во время занятий, в часть урока.
— Комендант, вытяните руки вперед, ладонями вниз.
Он послушался. Руки у него тряслись, как осиновый лист.
— Замечательно! — просияла я, — Содержимое каналов прямо перед нами!
Он сжал кулаки и опустил руки по швам.
— О чем это ты? — воскликнул он, — Два караульных в день —
это больше, чем один человек в состоянии вынести!
Я рассмеялась.
— Не без того, — ответила я, — Но на самом деле, речь идет как раз о том, что двигается по каналам — о внутренних ветрах.
— Ветрах? — переспросил он.
— Их называют ветрами, потому что для большей части людей они незримы, подобно ветру. И потому, что они двигаются взад-вперед по каналам, вместе с мыслями. И как раз внутри каналов и находится место встречи тела и мыслей: плоти, крови и кости и ума, невидимого, неосязаемого, сияющего знанием, за пределами физической материи.
Здесь, в каналах, соединяются эти две части. Ветры, крайне тонкая форма физического, подобны лошадям. И верхом на ветрах, словно наездники, движется ум, мысли. Они всегда движутся вместе, связанные друг с другом, и как раз об этом Мастер говорит в следующих строках:
Ум улетает,
И вместе с этим появляется
В теле боль;
Несчастливые мысли;
Дрожь в руках
И других членах;
Дыхание сбивается с ритма,
Приходит и уходит.
Точно так же, как пытаться сосредоточиться на уроке йоги, и вдруг какой-то… — тут я чуть было не повторила комендантское «болван», но спохватилась, — человек врывается, и ум уже улепетнул куда-то, спугнутый. И благодаря связи между лошадью и всадником — между мыслями и ветрами внутри каналов — ветры тоже оказываются побеспокоены, и это влечет за собой ответ по всему физическому телу, поскольку каналы и ветры добираются до каждого его уголка.
И вот уже руки трясутся, отражая состояние ветров внутри. Дыхание меняется, сбиваясь с ритма,
