— Начинается… — вздохнул пристав.
— Господин пристав! Рави, мой добрый друг, послушайте меня. Я тут самый старший заключённый, неужели же я не могу рассчитывать на небольшую привилегию, которую, кстати, уже получили те, кто моложе меня?
Пристав закатил глаза.
— Похоже, он имеет в виду вас с собачкой, — шепнул он. Аджит улыбнулся, ласково почесывая Вечного за ухом.
— А во-вторых, — и я должен заметить, что госпожа Пятница, наш эксперт по йоге, вполне разделяет мою точку зрения — я непременно должен пользоваться свободой передвижения во время уроков, чтобы делиться с мальчиками собственным весьма значительным запасом знаний. Поэтому…
— Короче, Бузуку — снова вздохнул пристав. — Говори уже, чего хочешь.
— Рави, ты должен мне тоже распилить засов!
Пристав нахмурился.
— Не знаю, не знаю, Бузуку. Должна же у нас оставаться хоть какая-то видимость тюрьмы. Что подумают посетители? Что скажет комендант? А что, если — Боже упаси — сюда явится с проверкой сам министр?
— Министр! — хмыкнул Бузуку. — Я с ним сам разберусь.
— Ну, конечно, — устало проговорил пристав.
— Так значит, нет?
— Не знаю, мне надо подумать.
— Я так и знал, что ты откажешь.
— Я этого не сказал.
— Я знал, что ты откажешь, и знал, что у тебя не хватит духу прямо сказать «нет»!
— Я не говорю «нет» просто потому, что не хочу!
— Значит, отказываешь.
— Нет!
— Только что отказал! — Нет!
— Ну вот, уже два раза. Нет и нет — сколько будет?
— Нет! То есть, да! Слушай, Бузуку…
— Не хочу! Я знал, что ты откажешь, и заранее решил, что сделаю! Ты ещё пожалеешь!
Послышалась какая-то возня, пыхтение, а потом жалобный стон.
— Бузуку! Бузуку! — озабоченно воскликнул пристав. — Что ты там вытворяешь?
— Я тебе покажу! — раздался сдавленный хрип. — Ты горько пожалеешь!
— Он застонал ещё громче.
— Бузуку! — загремел пристав, вскакивая на ноги. — Прекрати сейчас же!
— Я говорил тебе, Рави! Я предупреждал! Посмотрим, как ты теперь будешь спать по ночам! Имей в виду: я делаю стойку на голове без поддержки, и буду так стоять, пока… — Снова раздался стон. — … прошу прощения, у меня голова уже раздулась, как арбуз — пока она не взорвётся, или…
— Или что, Бузуку?
— Или ты… О-о! Какая боль! Или ты не распилишь мне засов… О-о! О-о!
Я взглянула на пристава.
— Господин, он… ему и в самом деле рано выполнять эту позу.
Я даже не успела показать ему, как её делать правильно. Он может повредить себе что-нибудь.
Раздался новый стон, а за ним — ряд странных звуков, будто что-то лопалось. Не выдержав, пристав кинулся наружу и застыл как вкопанный возле соседней камеры. Мы выбежали вслед за ним и тоже застыли на месте. Бузуку сидел на полу лицом к перегородке и громко стонал, надув щёки и нажимая на них двумя указательными пальцами.
— Бузуку! — в гневе заорал пристав. — Так вот что у тебя называется стойкой на голове!
Тот смущённо повернулся к нам.
— Э-э… вообще-то… — Он глубокомысленно почесал затылок. — Вообще-то я пока выполняю… э-э… подготовительную позу для стойки на голове.
— Он виновато потупился. — Так что, Рави, выходит… засов останется как есть?
— Да! Да! — прорычал пристав. — То есть, нет!
Едва я успела начать следующий урок, как комендант поднял руку.
— Погоди, — сказал он, потом повернулся и взял ближайшую стопку бумаг. — Это мои рапорты… министру, — пояснил он, скривившись. — Все липовые, одна показуха. — Он задумчиво потупился, барабаня пальцами по пыльной бумаге. — Я скажу тебе, Пятница, всё, что думаю, и любой, кто читал эту книгу — самую первую и самую великую книгу о йоге, — подумал бы то же самое. Если вещи никогда не бывают сами по себе, а всё, что мы видим, исходит от нас благодаря семенам, которые мы сами закладываем своими поступками, словами и мыслями, то каждый, кто воспринял эти идеи и кому не всё равно, что с ним произойдёт в будущем, должен подумать о зёрнах, которые уже заложены, о своих ошибках, о том, какое зло причинил другим людям. Я думаю о приставе, о его сыне, о своей ежедневной работе… Столько лжи, столько воровства… И мне очень хотелось бы узнать, есть ли способ уничтожить или хотя бы остановить эти злые семена, которые ждут своего часа и каждый день увеличиваются, удваиваются, утраиваются… а потом прорастут и сделают наше будущее невыносимым — потому что если такого способа нет, то нет и надежды, ни для одного из обычных людей, таких, как я… Я кивнула. Пора было отвечать.
— Думаю, вы правы. Нам стоит поговорить об этом сегодня, а потом перейдём к двум оставшимся формам владения собой.
— Спасибо, Пятница, — ответил комендант со вздохом облегчения. Я хорошо понимала, как важен для него этот вопрос. Если он останется без ответа, то как жить дальше?
— Мастер говорит так:
Если образы
Причиняют боль,
Сядь и подумай
О противоядии.
Под образами он имеет в виду всё плохое, что заставляют нас видеть дурные семена. Если их не остановить, боль неизбежна. Остановить зло можно до того, как оно произойдёт, а если оно уже случилось, можно исправить или уменьшить его последствия, как, например, в случае с вашей спиной. Мастер говорит о противоядии, то есть, о последовательности конкретных шагов, которая изложена в древних книгах. Их цель — не дать прорасти дурным зёрнам. Этих шагов четыре, вот первый:
Образы боли,
Причинённой мне другими,
Созданы тем, что я сделал сам
Или заставил других,
Или тем, чему я радовался.
Таким образом, сначала вы должны покопаться в своём разуме и понять, как попали туда вредные зёрна. Мастер напоминает нам здесь о трёх путях, которыми они закладываются. Первый — это наши дурные поступки, слова или просто мысли. Однако, если даже не мы, а кто-нибудь делает что-то плохое за нас, мы всё равно получаем те же самые зёрна…
Комендант поднял руку.
— Значит ли это, что тот, кто совершает вместо нас плохой поступок, зёрен не получает?
