Слово «саботаж» происходит от французского слова «сабо» — деревянные башмаки. Французские ткачи XYII века бросали башмаки в свои станки, чтобы испортить их, поскольку думали, что появление машин лишит их навсегда работы. Но мировая война внесла в это слово весьма существенные поправки и даже истолковала его по-новому. Способный начальник «саботажников» эпохи мировой войны 1914–1918 годов — иначе говоря, диверсантов — должен был иметь несколько пар лакированных «сабо», ибо бывал он в каком-нибудь аристократическом клубе, регулярно ходил в свой офис в Нью-Йорке, подобно адвокату или коммерсанту, совещался там со своими агентами, словно это были клиенты или продавцы, а не шпионы и террористы, и нередко принимал приглашения отобедать в шикарном отеле «Ритц-Карлтон».
Такого рода техника диверсии была весьма распространена в ту пору в Европе, и особенно там, где шла война. В самом деле, кто мог найти причину катастрофы, организованной рукой любителя или профессионального агента-диверсанта, в месте, где взрываются бесчисленные снаряды, бомбы и пылают пожары?
Французский генерал Б. Э. Пала полагает, что в жуткие месяцы 1916 года Верден спасли два счастливых обстоятельства: удачное уничтожение всех германских 42-милиметровых гаубиц точным огнем французских дальнобойных орудий и взрыв большого артиллерийского парка близ Спенкура, где для гаубиц держали 450 000 тяжелых снарядов. Такая небрежность уже сама по себе является его рода диверсией, нередкой в зонах боевых действий, вызывается она беспечностью подчиненного или глупостью начальника. Но же вызвало взрыв столь незащищенных тысяч немецких снарядов? Союзники когда не изображали спенкурскую катастрофу как мастерский ход своей секретной службы, обнаружившей идеальную цель для бомбежки с воздуха, или как прямой результат диверсии. И генерал Пала почти одинок в признании огромного влияния этого взрыва на возможность удержания французами в своих руках ключевой позиции Западного фронта.
Союзники, видимо, несколько стеснялись диверсий и предоставили главные достижения в этой области Германии; впрочем, Комптон Макензи в своих военных мемуарах рассказал о своем коллеге из британской разведки, который разработал план взрыва моста близ Константинополя. Этот офицер добыл образцы разных сортов угля, которым пользовались в той части Турции, отобрал несколько крупных кусков и отослал в Англию, где они должны были послужить моделью оболочек для бомб; бомбы эти обещал доставить на место один наемный левантиец-диверсант.
Диверсия оставалась локальным приемом нападения, но она с неизбежностью породила агента контр-диверсии. В 1915 году германский военный атташе в Берне познакомился с неким русским, который как будто готов был принять любое поручение, направленное против царя. Он хорошо знал Россию. Не попытать ли счастья на Сибирской железной дороге? Этот потенциальный шпион и агент-диверсант говорил, что ему знакома каждая верста Транссибирской магистрали. Когда ему растолковали, в чем дело, он даже согласился тайно вернуться в Россию и пробраться в Сибирь до Енисея, где взорвал бы железнодорожный мост. Уничтожение моста на многие месяцы остановило бы приток боеприпасов из Владивостока на Западный фронт России против Германии.
Русский по фамилии Долин получил исчерпывающие инструкции, деньги на дорогу и щедрое вознаграждение, причем ему была обещана двойная сумма в случае, если он взорвет мост и сумеет бежать. Долин смело отправился в Россию и явился к руководителям охранки и генералу Батюшину. Что же, Долин был попросту плутом, обманщиком, который струсил? Нисколько: его можно было бы назвать обманщиком, но в широком патриотическом плане, ибо Долин дурачил немцев с самого начала. Он был видным агентом русской разведки.
Единственная организованная кампания диверсий во время мировой войны 1914–1918 годов была проведена в Северной Америке. Она началась за много месяцев до того, как Соединенные Штаты объявили Германии войну, и стихала по мере того, как вашингтонское правительство все больше и больше в неё втягивалось. Речь идет о знаменитой диверсионной атаке Германии, ставшей единственным достижением её секретной службы и поддержавшей её преувеличенную довоенную репутацию. Это была настоящая война, удары которой наносились по американским гражданам, полагавшим, что они вольны торговать с англичанами, французами или русскими. В первую очередь это была атака на поставки оружия и боеприпасов, на суда любой национальности, груз которых более или менее предназначался для военных целей. Все это стало известно из воспоминаний о своих подвигах руководителя группы немецких диверсантов, флотского капитана Франца Ринтелена фон Клейста.
Американские наблюдатели в Германии рассказывали впоследствии, как немцы со свойственной им безжалостностью реагировали на потопление «Лузитании» и гибель при этом множества людей. «Поделом им, — говорили они об утонувших американцах. — Плыть на пароходе с боеприпасами! Зачем им плыть на пароходе с боеприпасами? Люди, плавающие на кораблях с боеприпасами, должны ожидать, что их взорвут».
Гораздо больше раздражали немцев торговые суда из Америки, не столь быстроходные и не столь знаменитые, как «Лузитания». Этим как-то удавалось ускользать от взора командиров германских субмарин. Перепробовав все лучшие типы торпед, немцы выработали программу диверсий, руководимых с американского берега Атлантики. При этом они удачно остановили свой выбор на капитане Ринтелене. Его энергия, умелое руководство, корректные и вкрадчивые манеры несколько смягчали впечатление от грубости таких атташе в Соединенных Штатах, как фон Папен и Бой-Эд, дипломатов вроде Думба и их бесчисленных подражателей. Ринтелен вел в Америке «малую войну», и все же обозлил меньше американцев, чем германские дипломатические Торы и Вотаны, притворявшиеся миротворцами.
Диверсия на ринтеленовский манер, на первый взгляд, была действительно «игрой». Можно не сомневаться, что грядущие войны будут насчитывать полки Ринтеленов и противники станут безжалостно взрывать, жечь и уничтожать друг друга. Прибыв в Америку, Ринтелен легко завербовал большой штат пылких, остервенело патриотичных и грозных тевтонов. Ринтелен снабжал своих диверсантов свинцовыми трубками, серной кислотой, бертолетовой солью и сахаром. Адская машина в виде сигары вызывала пожар в бункерах судна, груженного боеприпасами, после его выхода в море.
Вначале было совсем нетрудно закладывать эти небольшие трубки в бункеры или трюмы грузовых пароходов, отправляемых в Европу. Вскоре эпидемия пожаров распространилась на атлантических пароходных линиях, как ветряная оспа в детских садах. Пожары приходилось тушить, затапливая трюмы морской водой и портя уцелевшие боеприпасы. В результате на фронт во многих случаях попадали бракованные партии снарядов. Неудивительно, что американские снаряды снискали себе дурную репутацию. Таким образом, германские диверсанты заодно помогали разжигать антагонизм между американцами и их недоверчивыми покупателями в странах Антанты.
Кроме этих невинных с виду трубок — примитивных зажигательных бомб, рассчитанных на определенный срок действия, Ринтелен и его агенты пользовались другими адскими машинами, замаскированными под консервные банки, детские игрушки или обыкновенные куски каменного угля. Однако самую страшную бомбу довелось изобрести одному из главных сообщников Ринтелена, лейтенанту Фэю. Бомбу эту можно было приладить к рулю стоящего на якоре судна, после чего поворот руля автоматически вызывал взрыв.
При поддержке Ринтелена Фэй в тиши разрабатывал свое адское изобретение. Он построил макет кормы парохода и приделал к ней заправский руль. К рулю он прикрепил детонатор, заканчивавшийся стальным винтом, заостренным в нижнем конце. Винт был соединен с валом руля, и когда вал поворачивался, с ним вместе вращался и винт, постепенно высверливая себе путь в детонатор. В конце концов, его острие протыкало взрывной капсюль, происходил взрыв, и руль отрывало я от корабля.
Германский диверсант был ранен на испытаниях своего изобретения, но не оставлял дела, пока не добился четкой работы от модели, а затем приступил к сооружению портативной бомбы. Вскоре после этого, наняв однажды вечером моторную лодку, он пробрался в нью-йоркский порт, где под предлогом аварии двигателя подплыл к рулю одного из крупнейших военных транспортов и приладил свою адскую машину, после чего благополучно улизнул. На той же «неисправной» моторной лодке он повторил эту операцию. Результаты сказались весьма быстро и очень убедительно. Суда вышли в море — и на каждом произошла поразительная, таинственная катастрофа: руль исчезал, а корма оказывалась разрушенной взрывом. Команде одного парохода пришлось бросить его на волю волн, другой пароход успел подать сигнал бедствия, и его отбуксировали в ближайший порт.
Эти победы доставила Фэю немало хлопот. Теперь он уже не решался показываться в гавани на той
