— Теперь я понимаю, что ты так долго не женился, бохер, — найти такую…— он не знал, как сказать, — …ээээ — Жену! — Подсказал Слава — Жену! Жену, я понимаю… красавицу!.. Нет. Тут дело не в том… вы больше, чем красавица… Знаешь, — обратился он к Славе, — я тебе скажу: с ней таки можно идти в разведку, аф а лунге ерн… простите, на долгие годы… ну, я старый и ненормальный — разве можно стоять и терять время?!. Заходите! Заходите и все! Я даже и не гадал, что когда-нибудь хоть одна родная душа переступит порог этого дома… потому что этих душ нет на свете. — Обратился он к Наташе. — И вот этот мальчик опять устроил мне такой праздник… А…чем же я буду вас угощать? — вдруг огорчился Соломон и посмотрел на часы — открыт ли еще магазин…
— А ничего не надо, — возразила Наташа, у нас все с собой — мы будем вас угощать, ладно?
После долгого молчания Соломон говорил, говорил, он должен был стольким поделиться со Славой! Наташа давно спала в соседней комнатке, а они никак не могли оторваться от беседы. Слава умел слушать… Соломон любил говорить, да и жизнь его складывалась так, что он теперь пользовался любой возможностью общения. Он возвращался в мир. Или он создавал мир заново. Он нарезал крупными ломтям свое время и прожитое, и завтрашнее. В нем исчезла скупость в проявлениях чувств — она сменилась своей противоположностью: щедростью. Он сам не знал, сколько и чего в нем хранится, сколько накопилось того, что может кому-то еще пригодиться, и он так искренне удивлялся этому, что располагал к себе любого. Наташа спала. Слава впитывал тысячи подробностей жизни старика, а через них строил картину происходящего.
Бежали часы. Ветер торопился и пыхтел и сопел от усталости, свистел проколотым, разорванным нутром. Звезды лениво моргали, и холст неба не спешил показать, каков его цвет на самом деле, и на какой серой, невзрачной подложке, на самом деле, расположилась вся красота мира, воспеваемая романтиками десятков веков…
Правда. Что же такое правда? Сукин слушал в полуха и запоминал слова Соломона навсегда. Даже правильнее было бы сказать, что не запоминал, а закладывал в память и в нужную минуту мог, прошерстив все, что говорил старик, вытащить из нужной ячейки как раз то, что подходило к случаю. У его памяти не было сбоев, поэтому он и выжил. Он всегда невольно прокручивал все возможные варианты ситуации, потому что все в мире повторялось уже миллиарды раз, а вот воспользоваться этим умели только единицы, и Слава был один из немногих…
Ударило стекло, будто гонг перед рассветом в зоне… много он наслушался этих звуков у себя в поселке… ветер — везде ветер… только разные звуки и тайны он разносит окрест в разных местах… а когда доведется ему залететь не в свой край, начинает бесится от боли увиденного и услышанного… тогда случаются ураганы и смерчи… тогда штормит и сушит…
'Как все быстро меняется. Как улетает век… за половину перевалил… и жизнь перевалила… за половину… за три четверти… за черту, где каждый шаг на минном поле… спит женщина, за которую я теперь в ответе… этот старик привязан ко мне, и, значит, и за него я в ответе… а может быть, и еще за кого-то, кого непременно встречу и не оттолкну и не пройду мимо… так мы и тянем, тянем помимо воли чужой и власти чужой саму Жизнь… один за одного… не за всех, а за одного… за всех это ни за кого… я за старика, за Наташу… а он за меня и тот парень, что приходил к нему… тот тоже за него… что за парень… доброхот?…или очки набирает… зачем?…— Да слушаю я, Соломон, слушаю… это вам спать пора, а мне что поделается — я ж привычный… ночь для таких, как я, время подходящее, привычное и желанное… настоящая… не в переносном смысле… когда темно… и звезды ведут не потому, что возбуждают необычные желания и сулят слишком много, а потому что знают все дороги на свете, ибо видят их неизменно миллиарды лет… а делятся с нами от нечего делать… ну, что висеть на небе без толку! Пошли спать! Спать, Соломон! Вам постелено… вон на диване… а я… я умею спать и сидя… и на одной ноге… и стоя, как лошадь… спать. Завтра поедем в город… на разведку… спать. '
III
Один день
В коридоре было пусто. Соломон сидел на откидывающемся стуле в середине из четырех сбитых вместе, какими заполняли залы кинотеатров. Эти, видно, были списаны и отданы сюда, в коридор… Соломон раскачивался, не замечая этого, вперед-назад, и стул поскрипывал… он не ждал ничего хорошего от назначенного разговора, но не мог избежать его, а, значит, надо было пройти и это. Сегодня был неприемный день. Почему ему назначили посещение в неприемный день, он тоже не понимал. Это его немного раздражало, но не пугало и не заставляло нервничать. Он вообще удивлялся сам себе: с тех пор, как он познакомился с этими молодыми людьми, как он их называл 'из синагоги', все в мире сделалось другим для него. Конечно, мир не изменился он не такой уж дурак или необразованный… что значит необразованный? — Задавал он сам себе вопрос. Что, для того чтобы понять, как тебя мучают, надо образование? Или для того, чтобы кричать от боли, надо учиться в консерватории… Фидлер живет у них в поселке — он выступал по радио — играл на скрипке, так он таки учился в консерватории, говорят, у самого Ойстраха, дай Б-г ему здоровья… а Изя Кац сидел в лагере и отморозил пальцы — он тоже был скрипач. Его спасли в лагере, спасли, — так тоже, оказывается, бывало, но он потом не смог уже больше играть, так хотел повеситься… зачем ему играть? На собственных похоронах… жена его тоже была в лагере — умерла. Одна дочка с ней была в лагере — умерла. А другая дочка оказалась в детдоме и, сколько он ее ни искал, найти не смог. Так зачем ему играть, и что играть можно, когда у тебя такое в душе… при чем тут пальцы. Ну, отморожены…
Начальник предложил ему сесть и очень вежливо стал расспрашивать. Так вежливо… и смотрел в глаза, что Соломон не выдержал и спросил. Что, он не имеет права спросить? Он спросил: 'Вы здесь работаете'? И начальник так вежливо и все время смотрел ему в глаза, ответил, наверное, честно: 'Нет'!
— Как? — Удивился Соломон — Я работаю в этом же ведомстве, но выше. Мы сейчас делаем проверку…
— Проверку? — Спросил Соломон.
— Да. Проверяем заявления, кому отказали, и кто настаивает на отъезде.
— А! — Согласился Соломон. — Это правильно…
— Вот, Вы, Соломон…
— Михайлович…— подсказал Соломон…
— Вот, вы, Соломон Михайлович… понимаете… вот вы хотите уехать в недружественную страну, понимаете…
— Нет. — Отказался Соломон.
— Вы не понимаете?
— Я понимаю.
— Ну, вот и хорошо! Тогда в чем же вопрос? Мы же не можем нашего гражданина отпустить в недружественную страну, у нас даже нет с ней дипломатических отношений…
— Это вам она не дружественная, — грустно сказал Соломон.
— Как? — Опешил начальник…
— А мне она дает сразу пенсию и жилье…
— Разве у вас тут нет пенсии и дома? — У вас же свой дом, — подтвердил начальник, заглядывая в папку с надписью 'Дело' — Есть у меня пенсия. И дом у меня есть.
— Ну! — начал радоваться начальник!
— У меня жизни нет…
— Как? — Откинулся в кресле начальник.
— Вы знаете, молодой человек… вы производите неплохое впечатление… я вам скажу
