Иван опешил. Онемел, когда начал постигать смысл сказанного.
Какой же он кретин!
Как он сразу не понял причину взволнованности и застенчивости Настеньки! И вместо того чтобы действительно успокоить ее, только подлил масла в огонь своей неуклюжестью.
— Настя… Настенька… И я могу прикоснуться к тебе? — Звуки едва различались в его бархатном тихом голосе.
— Да.
Он погладил ее судорожно сжатые пальцы.
— И могу гладить твои волосы?
— Да…
Он медленно погрузил пальцы одной руки в роскошную шелковую копну, вдохнул медово-пряный запах ее волос, наслаждаясь каждым новым ощущением. Он не думал о себе; его боль в чреслах и выше, вплоть до рассудка, была уже привычной. Он боялся вспугнуть Настю.
— И если я тебя поцелую…
— Да.
Он осторожно положил ее ладонь себе на плечо, не требовательно высвобождая свою руку из ее цепких пальчиков. Губы мягко прижались ко лбу, потерлись об упругие волоски бровей, тронули тонкие дрожащие веки, пульсирующую жилку на виске. Язык нерешительно слизнул румянец на щеке, вкусив персиковую нежность кожи. Раскрытые губы обхватили узкий подбородок, язык ткнулся в самый его центр.
Ася прерывисто вдохнула, на секунду разжала пальцы, чтобы ухватиться за широкое мускулистое плечо, и придвинулась ближе к Ивану. Освобожденная рука его скользнула за Асину спину и еще больше сократила расстояние между ними. В этот миг их губы встретились.
Ваня стремился быть нежным, ласковым. Он не хотел пугать Настю напором и требовательностью. Он понимал, что ее нужно подготовить к тому, чтобы она сама захотела его. Притворства он бы не выдержал. Но все его благие намерения разлетелись в прах, когда соприкоснулись их губы. Стремительный огонь встретил его нежный порыв, скромную ласку снесло потоком страсти. Он захлебнулся, потом несколько мгновений позволил себе упиваться бурей желания, затем кинулся в омут. Губы не знали устали, всасывая, хватая; языки сплелись в бешеной эротической пляске. И обоим этого было мало, оба требовали большего.
Иван усилил натиск, но, опасаясь раздавить хрупкое тело Насти, развернулся, уперся плечами в стену и зажал ее своими бедрами. Со всех сторон, с каждого уголка ему хотелось испить нектар поцелуя. Носы их, сталкиваясь, терлись; глаза открывались всполохами молний и сладостно-томно закрывались.
Ася обвила шею Ивана, вжимаясь в него. И тогда его пальцы осторожно выбрались из паутины волос и медленно опустились на грудь. Она всхлипнула, рука ее поплыла с шеи на плечо и ниже, к его руке. Ваня опять все внимание отдал поцелую, но Ася застонала, глаза полыхнули изумрудами.
— Что, Настенька? — в глубину ее гортани спросил Иван.
Она не слышала, ей было не до слов. Добравшись до его ладони, она сжала его пальцы вокруг своей груди и удовлетворенно промурлыкала. Господи, как чудесно ощущать тяжесть на себе. Вот оно — притяжение похлеще земного. Но и этого мало. Ася потянулась на носочках вверх, чтобы соответствовать росту Вани. Юбкой потерлась о твердую выпуклость в брюках. Он мученически застонал и, запустив руку под ее ягодицы, оторвал Асю от пола. Вот так удобнее обоим, если одежду можно назвать удобством.
Она вцепилась в его спину, уронила голову на плечо, горячим дыханием обжигая шею. Он зарылся лицом в ее волосы, одна рука ритмично сжимала и разжимала набухшую грудь, и в такт ей замурованная в одежду плоть рвалась к скрытому тканью источнику наслаждения.
Мелкая дрожь сотрясала Асю. Это было незнакомое и пугающее чувство. В какой-то момент она напряглась, чтобы унять непослушное тело. И вдруг… Она вскинула высоко голову, глаза расширились от страха и изумления, они молили и одновременно требовали объяснений.
— Настенька?..
Непослушным языком она успела пролепетать: «Держи меня!» — и мощная электрическая волна пронзила ее раз… другой… третий. Это как подъем на дельтаплане и прыжок с высоты. Как Икар, взлетающий к солнцу и падающий с обожженными крыльями. Как Феникс, горящий в огне и теряющий всякую надежду на жизнь. Это… Это смерть.
Счастливая смерть.
И волшебное возрождение…
Один раз, пять лет назад, Ася испытала такое.
Нет. Тогда она была лишь очарована новым знакомым. Но сейчас она любила Ваню, любила душой, рассудком, телом, а потому и кульминация была во много раз сильнее — захватывающая, потрясающая.
Ася безвольно повисла на Иване, пытаясь постичь происходящее.
— Настенька?
— М-м?
— Я не могу тебя отпустить.
— Знаю. Иначе я упаду и разобьюсь.
Он тихо рассмеялся, а в голосе звенела боль распаленного вожделения:
— Я не это имел в виду!
— Я тоже.
— Тогда?..
— Отпусти меня, Ваня.
— Я не могу отпустить тебя, Настенька, — тихо взмолился он. — Ну пожалей меня хоть чуть-чуть.
— Поставь меня на ноги, иначе все повторится. М-м-м-м… — слабо застонала она, скользя по Ваниному телу. Отголоски спазм вновь прошли сквозь нее. Держать голову не было сил; она прижалась ухом к его груди, слыша учащенное биение сердца, ее тоже стучало, как загнанный в клетку зверек.
— Сейчас, — прошептала она, надеясь вернуть хоть толику сил, чтобы говорить. — Я хочу тебя, Ваня. И не уйду, пока не получу всего, что я хочу. Ты обещал мне. Только дай мне минутку отдохнуть. Я не могу идти.
Это было самое изумительное признание, какое он только слышал в жизни. Несмотря на боль, Ваня от души рассмеялся в голос, колебания его живота моментально отозвались в Асе; она снова почувствовала предупредительную мелкую дрожь и застонала.
— Ой! Ой!.. Ой! Что ты делаешь? Я же просила…
— Через минутку, родная, я сам не устою на ногах. Держись.
В тот же миг она взмыла в воздух и затормозила на уровне груди Ивана.
— Несносный мальчишка, — жаловалась Ася, когда он нес ее в спальню.
— Зато ты самая расчудесная девочка. Я люблю те…
Его губы тут же были запечатаны тонким пальчиком:
— Ш-ш-ш…
— Это наш с тобой секрет, — заговорщицки прошептал он и заботливо уложил ее на кровать.
Дальше о заботе, осторожности, терпеливости было забыто. Они судорожно расстегивали одежду, помогали друг другу в такой спешке, словно это были последние минуты их жизни. У Аси ничего не выходило с пуговицами, и она плакала от неловкости. Иван наконец справился с ее блузкой, распахнул, как парус; щелкнул замочек бюстгальтера, и тот разлетелся в обе стороны вслед за блузкой. Между ними преградой оставались его и ее плавки и манжеты Асиной блузки. Она бросила все силы на последнее. Закинув за голову руки, она теребила маленькие пуговки и одновременно льнула к Ване и уворачивалась от его быстрых ласк.
Он потянулся к прикроватной тумбочке, но на полпути рука его замерла. Зачем? Может, Настя предостереглась заранее, если же нет — тем лучше. Завтра днем он сделает ей официальное предложение, и вероятность беременности будет ему только на руку.
Ася была настолько занята манжетами, что, почувствовав на себе тяжесть Ивана, слегка удивилась… и продолжила борьбу.
