Бутырь странно уткнулся лицом в землю, будто вдруг прилег между двух гряд, вытянув одну руку вперед и наполовину подтянув одну ногу под себя.
Казалось, что он пьян или балуется…
В действительности бутырь Гвоздь уже не знал, где он, что он, что такое Москва, зачем в нее пришел антихрист и как его звать.
Две пули попали ему в затылок, и одна из них пронизала голову насквозь.
А король неаполитанский Мюрат, вступивший в Москву, двинулся со свитой далее, зорко поглядывая во все окна на пути.
В эти же минуты в Зарядье и на Красной площади, против Василия Блаженного, кончалась работа, начатая еще с вечера.
Живов, окруженный густой толпой, сняв шапку, крестился.
— Слава Богу! Успели! Молодцы, ребята! — радостно восклицал он. — Гляди! Хорошо?!
— Ад кромешный! — ответил Федот.
Мучные лабазы и винные склады пылали, а в воздухе пахло вином.
Всю ночь текло здесь рекой вино по скату в Москву-реку.
Только пятьсот бочек спирту было оставлено и распределено по лабазам.
Около полудня синий огонь принял страшные размеры и по ветру пошел по Варварке.
Когда француз появился у Иверских ворот, то ахнул, увидя ад кромешный.
XXI
Софья, уйдя от кабатчицы, направилась, конечно, прямо к своей княжне, рассчитывая на ее помощь.
«Если она меня побоится укрыть у себя, — думала Софья, — то я попрошу денег и найду себе где- нибудь пристанище».
Разумеется, сидя одна у кабатчицы после побега, Софья не раз спросила себя: какой толк от побега? Ведь рано или поздно Тихоновы разыщут ее!
И она давала себе слово бежать из Москвы куда бы ни было, пропасть без вести по отношению к родным и к мужу.
— А прежде всего к княжне! — воскликнула она.
Через день после свидания с сестрой она прошла Москву, явилась в дом Глебовых и пришла в ужас.
Дворник дома — старик — объяснил ей, что все уехали. Остались только сам старый барин, а при нем раненый капитан. Да и они готовы выехать, если, как сказывают, француз возьмет Москву.
Разумеется, Софья не решилась показаться на глаза генерала. Он мог ее тотчас же отправить обратно в дом отца или мужа.
Она села на крыльце около людской и, положив голову на руки, заплакала.
Старик, расспросив ее из жалости и узнав, в чем дело, стал утешать, что постылый муж бывает часто после дорого-милым. Но затем он предложил спрятать Софью в горницах, где жили уехавшие прачки, и, конечно, кормить.
— А барин не узнает. Да и уедет он скоро. Что ему тут делать! — сказал старик.
Действительно, только два дня прожила Софья в людских комнатах. Генерал и капитан вдруг выехали, а оставшийся стеречь дом дворник предложил ей поселиться наверху, в комнате генерала, и спать в его постели.
Но на следующее же утро, когда Софья проснулась, в доме был шум, говор, стук, а через минуту старик прибежал к ней бледный.
— Француз! — крикнул он, — Беги на чердак… Убьют.
Софья, не помня себя от страха, схватила платье и полуодетая бросилась на чердак.
Конечно, через часа два-три ее нашел здесь черномазый солдат, плохо и странно говоривший по- французски.
Помертвелая от страха Софья бросилась бежать от него вниз, в комнаты, и очутилась в гостиной, где сидел важный пожилой военный в позументах.
Он спросил ее, что с ней, и откуда она, и отчего взволнована.
Вид его был настолько почтенный и добродушный, что Софья сразу успокоилась и объяснила по- французски, как попала в пустой дом, ища приятельницу, и как спаслась при их появлении на чердак.
Пожилой военный успокоил ее, погладил по голове и, вызвав офицера, строго приказал:
— Она останется на сегодня в этом доме с нами, и вы мне отвечаете, что с ней ничего не приключится худого.
Однако в сумерки пожилой военный, оказавшийся генералом, прислал ей сказать, что советует переночевать, ибо на улице с ней неминуемо будет беда. Софья, боясь ночевать одна, легла в людской, около старика дворника.
Наутро ее вызвал барин к себе, расспросил ласково и посоветовал остаться с ним и послать дворника к родителям, чтобы за ней пришли или прислали.
— На улицах вы, красавица, пропадете! — сказал он.
Софья согласилась, дворника не послала, но в доме осталась.
Она вполне уверовала в покровительство и защиту доброго генерала.
Через несколько дней Софья уже вполне привыкла к своему новому положению, как оно ни было странно, почти невероятно. Первые ночи, однако, она почти не спала. Поместившись теперь снова в тех же самых комнатах, где когда-то спасалась она от ненавистного брака у княжны, Софья заняла для себя все три комнаты: спальню, гостиную Нади и комнатку, где жила горничная.
Софья заперла на ключ дверь из девичьей в коридор, забила ее двумя большими гвоздями и приставила еще большущий шкаф.
Во всем этом помог ей громадный гренадер с лохматой шапкой, по имени Пижанно. Он подшучивал над ее страхами, но охотно исполнил ее желание. На ночь Софья заперла все двери на ключ, и, следовательно, чтобы ворваться к ней, необходимо было сломать три двери. А на это, по-видимому, из всех нежданных обывателей дома никто бы не решился.
Первые дни Софья все-таки собиралась уйти при первом удобном случае и спастись в какую-либо русскую семью. Но вскоре по совету одного из новых сожителей — капитана — она решилась оставаться. Молодой и красивый капитан убедил ее, что положение ее в доме с ними стократ безопаснее, нежели очутиться среди Москвы, переполненной неприятелем, который занялся мародерством и всяким буйством. Сами начальники отдельных частей видели, что ничего поделать нельзя и что управляться с солдатами, забывшими и думать о дисциплине, невозможно.
Действительно, все, что видела Софья в окна своих комнат, все, что происходило на площади и в соседних улицах, ясно доказывало ей, что правы ее новые сомнительные приятели, которые советуют ей оставаться в доме ради собственной ее безопасности.
Приглядевшись к своим сожителям ближе, познакомившись с ними, Софья увидела, что она попала еще довольно счастливо. Из всех этих лиц она боялась, собственно, одного толстого генерала. Она имела некоторое основание бояться его, так как он чересчур умильно поглядывал на нее, пошло и глупо любезничал всякий раз, что встречал, а вместе с тем был крайне грубоват.
Зато один из всех этих офицеров, именно капитан, по фамилии Маньяр, тотчас, с первого же дня понравился Софье во всех отношениях. После первого же разговора с ним он стал ей симпатичен, привлек ее к себе и внешностью, и вежливой почтительностью. Казалось, что он лучше всех других понимал, в каком исключительном положении находится молодая русская.
Хотя все обитатели дома Глебова и были представителями французской армии и чистокровные французы, за исключением одного, все же это был народ самый разношерстный. Прежде всего двое старших, два генерала, были совершенными антиподами.
Кавалерийский генерал барон Ипполит де Салерм, красивый человек лет за сорок, крайне изящный и
