твердо решил, что ты обманываешь меня. Но я как следует обдумал все, что ты говорила, и мне открылась правда: ты не лгала. И я пришел к единственно возможному объяснению.
— В самом деле? — выдохнула она.
— И я понял, почему ты не могла рассказать мне все, от начала до конца. Розалинда, я вел себя непростительно глупо. Мне следовало увидеть очевидное. Причина в Ламис, верно? И Самир —
Розалинду и Ламис издавна связывала дружба, а после смерти Джемшида они сблизились еще больше. Рози знала, что на сердце у Ламис лежит какая-то тревога, хотя Ламис никогда не говорила об этом с подругой. Но когда пришло письмо от деда Джемшида, Ламис сочла, что уже нет смысла нести свое бремя в одиночестве. «Теперь ты, Розалинда, поймешь меня, — сказала она тогда. — Теперь ты знаешь, с чем именно я столкнулась».
И она рассказала Розалинде душераздирающую историю. Ее изнасиловал человек, которого она любила и который заверял Ламис в том, что понимает и уважает ее религиозные принципы. Дело закончилось беременностью, которую она скрывала до тех пор, пока это было возможно.
Девушка изнемогала от страха и стыда. А ее дед… Она не могла даже предположить, какую ярость вызовет у него неожиданное известие. Тем временем беременность становилась все более очевидной. Ламис решилась отдать ребенка приемным родителям, но в тот момент важнее всего было не допустить, чтобы родным стало известно о ее беременности. А ведь Лондон — огромный мегаполис, там так много зорких глаз…
Розалинда, воспитанная в представлениях западной культуры конца двадцатого века, не могла понять страхов Ламис. По ее мнению, Ламис должна была рассказать все без утайки своим родственникам. Но полученное письмо раскрыло ей глаза, помогло понять суровую реальность. Прочитав письмо, Розалинда согласилась, что Ламис следует любой ценой избежать необузданного гнева деда.
Обе подруги были слишком погружены в свои печали, чтобы трезво просчитать последствия, к которым мог привести их безумный план, представлявшийся им на удивление простым и безболезненным выходом. Было решено: ребенок Ламис станет ребенком Розалинды.
Рози взяла отпуск на несколько месяцев в посольстве Нарвана, где она работала. Никого это не удивило. Ламис тем временем заканчивала диссертацию, так что ее уединение тоже не вызывало вопросов. Подруги переехали в Бирмингем, где их никто не знал и где проживало множество выходцев со Среднего Востока.
В поликлинике Ламис назвалась именем Розалинды. Под ее же именем она зарегистрировала рождение ребенка. Все очень просто.
И план девушек сработал. Информация не просочилась за пределы их общей квартиры в центре Бирмингема. Ламис никогда прежде не носила чадру, но до рождения ребенка не показывалась на улицах с открытым лицом. К местному гинекологу она записывалась опять-таки под именем Розалинды и называла себя вдовой. Врач понимал, что она прибегает к обману, дабы уберечься от позора, но не имел представления, в чем именно состоял обман.
Роды у Ламис принимала Розалинда вместе с приглашенной акушеркой. В решении молодой женщины рожать дома никто также не усмотрел ничего странного. Роды прошли быстро и без осложнений.
Все шло по плану. Но потом оказалось, что подруги слишком привязались к своему ненаглядному мальчику и не желали уступать его…
— Ламис потребовала с меня обещания не выходить с ней на связь, — сказала Рози Наджибу. — Она никак не хотела расставаться с сыном, хотя и понимала, что выбора у нее нет.
Когда для Ламис настала пора возвращаться домой, она безутешно рыдала над детской кроваткой. А потом попросила Рози об одном, последнем одолжении.
— Рози, не звони мне, не пиши, не пытайся связаться со мной, — сказала она, захлебываясь от слез. — Мне необходимо вычеркнуть его из памяти. Я сойду с ума, если стану о нем думать. Мне придется лгать, притворяться перед всеми. Я не смогу жить двойной жизнью. Это выше моих сил.
И сама Рози тоже обо всем забыла. Сэм стал ее сыном.
— Мне нужно еще кое-что тебе сказать, — произнесла Рози. К этому времени луна уже высоко поднялась над горой. — Я уверена, что Джемшид оставил мне Розу аль-Джавади.
—
— Джемшид говорил, что это хрустальная роза. Она вправлена в резной деревянный барельеф. Тот, в индийском стиле. Он сказал, что это семейная реликвия и она дорога семье как память. Джемшид заставил меня дать обещание, что в том случае, если он погибнет на войне, я сохраню реликвию и со временем передам ее его сыну.
Наджиб глядел на нее, не в силах произнести ни слова.
— Где… где она теперь? — наконец сумел выговорить он.
— Надж, она на моем чайном столике. Как раз возле той розы, которую мне оставила Ламис. Ты ее рассматривал, когда пришел в первый раз. Может быть, ты даже держал в руках свою Розу.
— Сэм, — сказала Розалинда, — это твоя тетя Ламис.
Узнав о том, что Ламис прибыла во дворец, чтобы принять участие в свадебных торжествах, Розалинда не находила себе места. Но, едва увидев подругу, поняла, что все будет хорошо. Ламис с жаром обняла ее. Она улыбалась, и плакала, и без конца повторяла:
— Рози! Рози!
Ламис хотелось взглянуть на сына, и старые подруги встретились в частных покоях Зары.
— Здравствуйте, — робко сказал Сэм и тут же спрятался за спиной Розалинды.
— Ой, как же он похож на дедушку! — воскликнула Ламис. — Здравствуй, Самир!
Она потянулась к мальчику. Сэм поднял глаза на Розалинду. Та улыбнулась, и тогда он сделал шаг навстречу Ламис.
— Какой же ты славный!
Ламис поцеловала его в щеку. Сердце Розалинды разрывалось, когда она смотрела на неуверенные, неестественные движения подруги.
— Рози, спасибо тебе. Разве слова могут что-нибудь выразить? Все у вас в порядке? Я же вижу, ему с тобой хорошо.
Она опять поцеловала Сэма — очень осторожно, чтобы не испугать мальчика, — и отпустила его. А он остановился в нескольких шагах, задумчиво глядя на нее.
— А почему вы — моя тетя?
— Потому что я — сестра твоего нового папы. — Ламис смахнула слезу и всхлипнула. — Я люблю тебя. Я тебя очень люблю и всегда буду любить.
Вечером накануне свадьбы Розалинда и Наджиб отправились на прогулку.
— Что тебя убедило? — спросила Розалинда.
— Ты. Твои слова.
Она улыбнулась, не скрывая слез.
— Правда?
— Как только я поверил, что ты говоришь мне правду, все встало на свои места. Это было похоже на головоломку, которую долго и мучительно складываешь из кусочков, и вдруг перед тобой встает цельный образ. Даже если бы я не догадался насчет Ламис, мне следовало понять, что ты — честный человек.
Нежданная надежда душила Розалинду, не давала говорить.
Они шли между цветов, фонтанов, лепных арок, мраморных колонн. А солнце опускалось за горную гряду, и сумерки несли с собой освежающую прохладу…
Наджиб в костюме предков был неотразим. Ему удивительно шли широкие шаровары и длинная туника с широким воротом, украшенным цветным шитьем. Сейчас Наджиб напоминал парванских воинов, которых Розалинда когда-то видела на фотографиях.
— Ты уже поговорил с Ламис? — спросила она.
