выплыла наружу.
А когда голова не занята расследованием очередного запутанного дела и, казалось бы, сам бог велел заниматься ничегонеделанием, дни превращаются в пытку. Горячо любимая Розалия Станиславовна играет на нервах с раннего утра до позднего вечера. Порой Катке кажется, что в прошлой жизни она совершила ужасный проступок и теперь вынуждена сполна за него расплачиваться. А свекровь номер три досталась ей в качестве наказания.
Посему сейчас, сидя в салоне авто, не стоит особо рассчитывать, что по приезде домой она окунется в атмосферу тепла и уюта. Хотя нет, тепло, конечно же, будет, а вот уют…
Глядя в лобовое стекло, Ката чихнула. Через десять минут в горле запершило, озноб сменился внезапно накатившим жаром.
Не обязательно иметь диплом врача, чтобы догадаться: не за горами простуда.
Сетуя на катастрофическое невезение, Катка включила зажигание, и «Фиат» рванул с места.
Дома, приняв ванну и выпив три чашки чая соблепихой, Копейкина закрылась в спальне.
Розалия носилась по коридору, проклиная какого-то гада Гошу, который с некой дебилкойМашей и придурком Жориком унизили ее в глазах Ефимии Поликарповны.
Сил на то, чтобы встать с кровати и узнать, что случилось на этот раз, не было. Ката тупо смотрела на темную стену, чувствуя, как сзади медленно подкрадывается дрема.
Вопреки ожиданиям, утром Катарина проснулась вполне здоровой. Горло не болело, нос не заложен, да и с бодростью духа все в полном порядке.
Посмотрев на часы, Катка решила незамедлительно отправиться к Гришковой. Семь часов. Значит, она при любом раскладе должна застать Дарью дома. В саму квартиру Ката подниматься не собиралась, а вот подождать девицу у подъезда – решение более чем удачное. Вряд ли Дарья убегает на службу раньше восьми утра, наверняка даже не раньше девяти.
В пять минут девятого «Фиат» припарковался рядом со старенькими «Жигулями». Не успела Катка выключить мотор, как на улице появилась Дарья.
«Удачно я подъехала, похоже, сегодня мне везет», – подумала Катарина.
Открыв дверцу, Копейкина крикнула:
– Даша!
Гришкова обернулась:
– Опять вы?
– Почему опять? Разве я так часто к тебе приезжаю, что успела надоесть до коликов? Почему ты меня боишься?
– Боюсь? Вас? Вот еще, с какой стати?
– Ну, не знаю. Мне кажется, ты стараешься избегать со мной встреч и…
– Мы не подруги и даже не приятельницы, я не обязана бросаться вам шею, изображая неописуемый восторг.
– Но и сбегать от меня на мороз в одних тапочках тоже глупо. Согласна?
Гришкова поправила на голове шапочку:
– Тогда я сорвалась… извините.
– А разве был повод?
– Конечно, был, и он вам прекрасно известен. Убили мою подругу, я жутко переживала.
Ката потерла руки:
– Уф! Ну и мороз. Может, поговорим в машине?
– О чем? Мне вообще-то на работу надо.
– Я подвезу.
– За город?
– А ты работаешь в Подмосковье?
– Теперь да.
– Садись.
Гришкова неуверенно потопталась у «Фиата», а потом все-таки открыла дверцу и села на переднее сиденье.
Назвав адрес, она отрешенно посмотрела в окно.
– Я вас слушаю, говорите.
Катка заговорила после непродолжительной паузы:
– Ответь мне предельно откровенно, у кого ты занимала деньги? У Галины или у Нины?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Дарья, не сумев с собой совладать, вздрогнула:
– К-к-какие деньги?
– Я же просила ответить честно. Не юли. Просто назови имя. Кто согласился оказать тебе материальную помощь?
– Откуда вы узнали? Ведь даже Кларка не в курсе?
– Так Галя или Нина?
– Обе, – простонала Гришкова, боясь посмотреть на Копейкину.
– Я так и думала. Даш, мне ведь известна история твоей первой любви. Я общалась с Ольгой Всеволодовной, она рассказала про Митеньку, Семена и… деньги.
Гришкова попросила остановить машину.
– Не уходи, мы должны поговорить начистоту.
– Я не собираюсь уходить, остановитесь где-нибудь. Пожалуйста.
«Фиат» встал у метро. Даша стянула с себя шапочку и, проведя ею по взмокшему лицу, пролепетала:
– Зачем? Зачем вы за мной шпионите? Чего добиваетесь? Ищите убийцу Нины! Я-то ведь еене убивала!
– Подожди, а кто тебя обвиняет? Я еще слова не успела сказать.
– Тогда зачем вам понадобилась я? Вы ездили к Ольге, пронюхали про сына, а теперь… – Даша заплакала. – Это самая страшная ошибка, которую я совершила в жизни. Но мне было шестнадцать лет, я была глупой и не могла представить себя матерью-одиночкой. Вы понимаете, что испытывает девчонка в неполные шестнадцать, когда узнает о беременности?
– Могу только догадываться.
– Страх! Страх и отчаяние. Начинает казаться, что жизнь кончилась и ты обречена до конца своих дней влачить жалкое существование с ребенком на руках. Прощайте мечты, планы, прощай все. Я не могла оставить себе сына. Не могла.
– А подруги знали о твоей беременности?
– Что вы! Кроме родителей и семьи Семена, никто не знал.
– Как же тебе удалось скрыть живот?
Даша достала платок, высморкалась и горько усмехнулась:
– С этим как раз проблем не возникло. До шестого месяца он был незаметен, я ходила в просторной одежде, никому даже в голову не могло прийти, что прилежная ученица, круглаяотличница Даша Гришкова готовится стать матерью. А в апреле Тамара сделала мне справку. До летних каникул я безвылазно просидела дома. Все думали, что у меня осложнения после ангины. Сына родила в конце июля. Мне делали кесарево, и после операции у меня пропало молоко. Рожала я в клинике, в которой работала знакомая Тамары. Я с трудом помню то лето. Все произошло настолько быстро… Родила, отдала и забыла. А первого сентября отправилась в одиннадцатый класс. – Гришкова хмыкнула. – Ну чем не сюжет для слезливоймелодрамы. Малолетняя мать подарила своего сына другой женщине. Абсурд!
Ката качнула головой:
– Ты его не подарила, ты от него отказалась. Это две разные вещи. Подарки обычно делают от чистого сердца, а твой поступок… Извини, но я не в состоянии понять, чем ты руководствовалась, решившись на столь безрассудный шаг.
– Говорю же, дурой была. Не осознавала, что ребенок – это святое. Тогда он мне мешал, тяготил, давил на психику. Понимаете? Я хотела оставаться прежней Дашкой, той, которой не надо было нестись сломя голову домой на переменах, чтобы покормить маленького сына. Я хотела жить, как и
