перину, к девице (имя), разожги и распали ее плоть, ее сердце, ее половые органы, чтобы красна девица (имя) не могла ни жить, ни быть, ни часу, ни минуты миновать.
О змеиная Сила сделай же так, чтобы красна-девица (имя) думала только обо мне, снила только бы меня, сексом занималась бы только со мной и в новолуние, и в полнолуние, и на луну заходящую. Будьте мои слова крепки, как сталь, горячи, как огонь, умны, как вода. Замыкаю слова свои семью замками. Аминь, Аминь, Аминь».
«На море на Окиане есть бел-горюч камень Алатырь, никем неведомый. А под тем камнем сокрыта силища могуча, и нет той силище конца! Выпускаю я раб Божий (имя) ту силу могучую на рабу Божию (имя); всаживаю я силу эту в ее лобок, в ее клитор, в ее сердце, в ее позвоночник, в ее глаза, в ее уши, в ее нос, в ее волосы, в ее ногти, в ее соски, в ее ляжки. А будь ты силища Великая Змеиная в рабе Божьей (имя) неисходно, а жги ты Змеиная Могучая сила ее кровушку молодую-горячую, ее ляжки, ее соски, ее клитор, ее сердце кипучее на любовь только ко мне добру молодцу (имя).
Сделай Великая Змеиная сила так, чтобы эта капризная красна-девица не могла отговориться, ни заговором, ни приговором, и не мог бы ни стар человек, ни млад отговорить ее своим словом. Слово мое крепко, как бел-горюч камень Алатырь. Кто из моря-окиана всю воду выпьет, кто из поля всю траву выщипит, и тому мой заговор не превозмочь, силу мою могучую Змеиную не отвести!»
«На море на океане, на острове на Буяне стоят три кузницы, куют кузнецы там на трех станах. Не куйте вы, кузнецы, железа белого, а прикуйте ко мне молодца (или красну девицу); не жгите вы, кузнецы, да дров ореховых, а сожгите ретивое сердце раба (рабы) Божьего (имя) — чтоб он ни явством не заедал, ни питьем не запивал, ни во сне не засыпал, а меня бы любил-уважал паче отца-матери, паче роду- племени».
Присушки наговариваются большей частью на хлеб, на вино или воду. Затем эти продукты даются «жертве».
Парень влюбился однажды насмерть в очень красивую девушку, которая, по мнению его родителей, не была ему ровней. Малый был не глупый, а притом еще и послушный, привыкший сызмала думать, что выбор любимой женщины зависит, безусловно, от родителей и что Закон Божий не велит ему делать нечто против их воли. И вот пошла война в его душе. Вроде родители против, а девку хочется. Мудрено ли, что он в душе поверил, когда ему сказали, что девка его испортила? Мудрено ли, что он бог весть как обрадовался, когда старики пообещали научить его, как «остудить» наведенную с помощью присухи любовь.
Любовь, несколько грубая, суровая, но тем более неодолимая, и без того спорила в нем с ненавистью, или по крайней мере с безотчетною досадой и местью. И вот, по совету стариков, он напился, накурился, пришел и отлупил девку, которая «навела» на него любовь. Старики ему так и сказали: «Если отмудохаешь хорошенько эту девку, то присуху как рукой снимет!» И подлинно: парень стал сильнее в несколько раз, как будто сила богатырская в него вошла.
«Гой еси, река быстрая! Прихожу я к тебе по три зари утренние и по три зари вечерние с тоской тоскучей, с сухотой плакучей, мыть и полоскать лицо белое, чтобы спала с моего лица белого сухота плакучая, а из моего ретива сердца тоска тоскучая. Понеси ты ее, быстра реченька, своею быстрою струею и затопи ты ее в своих валах глубоких, чтобы она ко мне никогда не приходила».
Следующие слова употребляются для того, чтобы сделать немилым кого-либо или разлучить с другим. Обычно эти кодирующие формулы наговариваются на щепотку земли, взятую между двух гор, или на воду, взятую из реки, когда оба берега символизируют собой две горы. Затем эту землю подсыпают в кофе. А вот и сам «разлучный» заговор:
«Стану благословясь, выйду перекрестясь, из избы дверьми, из двора воротами, пойду-ка мышиной норой, пойду-ка собачьей тропой, покачусь крепким бревном.
Выйду на широку улицу, спущусь под крутую гору, возьму от двух гор земельки; как гора с горой не сходится, как гора с горой не сдвигается, так же бы раб Божий (имя) чтобы не сходился, не сдвигался с рабой Божией (имя). И как гора на гору не глядит и молчит, так чтобы и раб Божий (имя) не смотрел на рабу Божию (имя), и не говорил с нею. Чур от девки, от простоволоски, от девки белоголовки, чур от седого старца, чур от развратников и от развратниц, чур от гомиков и лесбиянок, чур от ящер-ящериц. Аминь, аминь, аминь».
Шутка под конец второй главы: «Секс без девчины — признак дурачины!»
Глава 3. Магические травы
«Жил-был на свете первый знахарь. С малолетства прислушивался он к шелесту трав и гово
Наш народ до того привык видеть в знахарях и магах опасных, знающихся с темною силою людей, что всякий собиратель диковинных трав недавно казался ему злым волшебником, злоумышляющим на жизнь человеческую. Лечение травами, мало-помалу входящее в современную медицину, в стародавние времена считалось явным волхвованием и по тем законам преследовалось как несогласное с христианским благочестием дело. Для волхвования на древней Руси было даже свое особое имя — «зелейничество».
Собиратели трав и на самом деле иногда злоупотребляли своими знаниями и, пользуясь простодушным суеверием народа, прикидывались заправскими колдунами, перенявшими свою «науку» от «нездешней силы». Загадочная обстановка, в которой приходилось им встречаться с другими, совсем не знающими магических формул людьми, придавала им в глазах последних такое обояние, что те невольно поддавались чарам, основанным не на каком-то истинном знании, а просто на глупости и темноте народной.
Шли века, изменялись понятия, но суеверие, отступая перед истинным знанием, не хотело окончательно сдаваться: оно уходило все глубже и дальше в народную среду, где живо и теперь.
«В глухую полночь из куста широкого папоротника показывается цветочная почка. Она то движется вперед и взад, то заколышется, как речная волна, то запрыгает, как живая птичка. Все это происходит оттого, что нечистая сила старается скрыть от людского взора драгоценный цвет папоротника.
