– Лучше бы ты здесь помог мне. Или хотя бы не мешал.
– Ты признаешь, что я прав. Только бы не случилось это слишком поздно, когда я ничего не смогу для тебя сделать.
– Ты и раньше не мог. Просто так у нас с тобой сложилось. Ответь, пожалуйста, что мы будем делать ТАМ, когда ЭТОТ мир начнет взывать о помощи?
– Рано или поздно любая цивилизация гибнет, – спокойно ответил Барахой. – И то, что ты не хочешь смириться с неизбежным, только добавляет тебе хлопот. Ведь от этого все равно ничего не изменится.
– Оптимистичный прогноз, – пробурчала Каэ.
Она уже рассталась с ним. Давно и окончательно. То существо, которое сейчас предлагало ей позорное бегство, предательство, покой, купленный ценой жизни доверившихся ей, было для нее всего лишь тенью, воспоминанием, тем, что оставляют позади себя, как сожженные мосты.
Барахой понял, что Интагейя Сангасойя, Суть Сути и Мать Истины, не принадлежит никому, что ее нельзя переубедить или уговорить не быть собой. Он понял, что она, добравшаяся в отчаянном броске до Сонандана в поисках своего собственного имени, никогда не изменит ни своему существу, ни своему предназначению. Он понял, что просить ее бесполезно, потому что это равносильно уничтожению ее личности. И уважал ее за это решение, хотя сам не мог принять его.
– Значит, не пойдешь, – утвердил он.
– Правильно. Я предпочту тут, как-нибудь.
– Жаль, девочка моя, очень жаль. Тот мир прекрасен. В нем безбрежные сиреневые и изумрудные моря, лиловые и розовые альпийские луга, желтые закаты и алые восходы. А бабочки там величиной с ладонь и похожи окраской на радугу. А водопады там – как органная музыка.
– Это прекрасно, отец. Но здесь лучше.
– Как для кого...
Барахой ссутулился еще больше, зябко передернул плечами.
– Я хочу спросить тебя, Каэ. Себе ты отказала в шансе на спасение, но почему ты решила и за остальных? Может, кто-нибудь захотел бы жить лучше и спокойнее. Например, этот юноша – император. Кажется, ты к нему неравнодушна? Почему же ты хотя бы не попытаешься дать ему то, чего заслуживает любое живое существо?
– Я люблю его, отец, именно потому, что он откажется от этого шанса, так же, как и я.
– Справедливо, – вздохнул бог. – Ну что же, пойду я потихоньку. А тебе нужно отдыхать.
– Спасибо, что не забываешь.
Он подошел поближе и заглянул ей в глаза. Сам взгляд, казалось, отталкивал его, не принимал, не допускал до глубин.
– Ты ни о чем бы не хотела спросить меня?
– Что с Олоруном?
Барахой взорвался. Он разъярился так, как давно уже не приходилось ему, спокойному и бесстрастному:
– Олорун! Такой же упрямец, как ты! Он тоже не хотел признавать, что этот мир – мертвец, что у него нет шанса! Да, он все предвидел, все предсказал, и где сейчас этот мудрец? Не знаешь? И я не знаю... Потому что ему пришла в голову прекрасная идея, так он сказал. Идея, которая решала все проблемы сразу. Он, видите ли, понял, как избавить Арнемвенд от Зла!
– Подожди...
Она поднесла руку к похолодевшему лбу и сильно его потерла, приводя себя в чувство. Ей было тошно, и внутри грыз какой-то мерзкий червячок. Она не понимала, что кричит ей обезумевший от боли и горя (это она чувствовала всем своим существом) бог. Одно застряло в памяти – Олорун придумал, как справиться со всем этим...
– Подожди, не кричи так. Скажи, что с ним, где он?
– Я не знаю. Я не видел его с тех самых пор, – горько сказал Барахой.
Голос у него был севший, хриплый и какой-то совсем старческий, будто прошедшие тысячелетия навалились на него в одночасье.
– Я пойду. Я не хочу смотреть, как вы будете умирать здесь. Если надумаешь, позови меня.
– Боюсь, что ты не услышишь меня, отец.
Бог дернулся, как от удара.
Он стоял как раз под окном, и прямой лунный луч, беспощадный, как меч, высвечивал его лицо. Под глазом Барахоя дергалась маленькая голубая жилка. Он был совсем как человек. Так же боялся, так же не хотел брать на себя ответственность, так же страдал. Каэтане сделалось его жаль, но не настолько, чтобы она могла оправдать его. Она, правда, была далека и от того, чтобы осуждать, – у каждого своя дорога, и на развилках каждый волен сам выбирать направление. Вот только не следует забывать, что в этот момент решается судьба.
Ссутулившись, втянув голову в плечи, уходил могущественный бог от своей повзрослевшей, непокорной дочери. Он не мог оставить ее, не мог остаться с ней. И дорога, по которой он шел, была кривая и окольная...
Малах га-Мавет осторожно ступал таинственными тропами Царства Мертвых. Он искал здесь своего брата – безглазого Баал-Хаддада.
Тишина. Темнота. Холод.
Серое озеро, похожее на мутное стекло, застывшее волнами.
Тихие вздохи и шепоты за спиной: прозрачные, почти невидимые тени протягивали руки, умоляя выпустить их отсюда на свет. Что-то шелестело и шуршало.
Га-Мавет подумал, что все здесь стало незнакомым и непривычным, как если бы Баал-Хаддад затеял все переиначить, но никому об этом не сказал. Но где же он сам?
Зябкое чувство одиночества и безнадежности, безысходности и тоски.
Черный лес: деревья, изломанные и перекрученные неведомой силой.
– Эй! – позвал га-Мавет. – Эй! Тишина.
– Да что это здесь такое, будто все вымерли, – сказал и сам понял, как нелепо прозвучало это сравнение.
Вздох за спиной.
– Это ты, брат? – Бесплотный шелест вместо голоса, но, похоже, это и есть сам Повелитель Царства Мертвых.
– Где ты? Что с тобой?
– Брат, помоги, найди меня...
Га-Мавет оглядывался, осматривался.
Вокруг стелился серый туман, клубами окутывая видимое пространство. Никого. Ни единой души, ни мертвой, ни живой. Будто он никогда здесь не был, никогда не приводил сюда стенающие тени...
– Брат, помоги мне...
Тающий голос, стон умирающего бога.
– Где ты? – закричал га-Мавет в отчаянии.
– Не знаю. Похоже, меня поймали в ловушку между пространствами. Я замурован в пустоте – слышу тебя, но не вижу, не могу выйти.
– Что вокруг тебя?
– Пустота и тьма. Другая тьма, брат.
Га-Мавет подумал, что Баал-Хаддад не знает, что такое тьма, потому что никогда не видел света. У него нет глаз, у него нет даже пустых глазниц – что же ОН называет пустотой и темнотой?
– Что это значит? Ты можешь двигаться на слух?
– Нет, брат. У меня здесь некуда двигаться.
– Так, – сказал га-Мавет. – Постой. Ты меня слышишь, это уже что-то. Где произошло с тобой это... это...
– Около озера Отчаяния. Я ступил на поверхность озера, но оно расступилось и поглотило меня, как будто внутри оказалось полым. Брат, мне страшно – это пространство не подчиняется мне. Оно забыло, что это я его создавал, что оно является частью меня. Я будто в брюхе громадного дракона, которого не
