домой и не показывайся несколько дней, пусть все думают, что ты поехал со мной.
- Но, Виктор Борисович!..
- Делай как тебе говорят… Иди.
Арсеньев вошел в здание аэропорта. Вдруг почувствовал, что силы оставляют его, присел на краешек пластикового кресла среди сидящих в таких же неудобных красных креслицах пассажиров, которые ожидали своего рейса, - некоторые с озабоченными усталыми лицами, другие, напротив, не скрывая радостного оживления.
Он всмотрелся в эти лица, задумался о жизни этих чужих, незнакомых ему людей. Сейчас он отдал бы все свое благополучие, свою жизнь за жизнь любого из них… Он хотел просто жить, просто жить…
Вернуться, подумал он, вернуться, не отвечать на письма, игнорировать угрозы. Просто жить, помогать дочерям, воспитывать внуков. Просто жить, просто жить… Не нужно ничего, не нужно денег… ничего, кроме покоя, кроме простой жизни. Просто жить, просто жить…
Вот как этот седой сгорбленный старик. Рядом сын, - заботливый, суетливый, сразу видно любящий, - что-то спрашивает, принес чай в пластиковом стаканчике. Рядом со стариком сидит мальчик. Прислонился к деду стриженой головой, внук, наверное. Мальчик чем-то напомнил ему Витю, такой же крепенький, светловолосый.
А что если вернуться? – вдруг подумал Арсеньев и даже привстал. Вернуться, плюнуть на все. Пусть все идет прахом.
Но он представил себе развороты газет, кричащие заголовки, допросы, глаза жены, дочерей, Витюши.
Он снова сел. Нужно лететь. Может быть, удастся все уладить и все будет по-прежнему. Но он уже не верил в это. Что-то надломилось в нем, неотвратимо, навсегда. Прежде решительный, порой жесткий, часто бескомпромиссный, теперь он был опустошен этим неожиданным возвращением прошлого, того, что, казалось, было надежно зарыто в сырой, усеянной сосновыми иглами, земле...
Объявили его рейс.
Нужно идти.
Он встал.
Еще раз взглянул на светловолосого мальчугана, прижавшегося к деду, и медленно на подгибающихся ногах, согнувшись под тяжестью чемодана, пошел к стойке регистрации.
Глава восьмая
1
Позже, когда Максим вспоминал это время, оно казалось ему озаренным мгновенными, ослепляющими своей внезапностью вспышками, чередой быстро меняющихся событий, разом изменивших его размеренную жизнь и заменивших собой эту жизнь. Потом, издалека, это время казалось ему несущимся вихрем событий, словно прокручиваемых на видеопленке в ускоряющемся темпе. Время словно сжалось до коротких ярких мгновений.
Но на самом деле жизнь продолжала свое неторопливое привычное течение. Холодное дыхание перемен еще только предчувствовалось, как первое холодное осеннее утро после теплых благодатных летних дней впервые наводит чуть тоскливое ощущение приближающейся зимы на человека, который вышел из дома и вместо солнечного тепла встретил хмурое небо и холодный неприветливый день.
Жизнь в то странное для него время неспешно шла своей незыблемой, привычной колеей, отмечая свой ход неизменными вехами ежегодных ритуалов, которыми люди обставляют свое существование, пытаясь их зыбким постоянством придать ему некий, ведомый только им, смысл. Одним из таких ритуалов в жизни большого города и его обитателей являлся губернаторский бал, ежегодно проходивший в старинном здании бывшего губернаторского дома. Огромные белоснежные колонны, подпирающие балконы, украшенные редкостной красоты лепниной, сохранили свою величественность, и когда в наступающих осенних сумерках к дому начинали съезжаться автомобили, выпуская из своих ярко освещенных салонов солидных мужчин и их спутниц в изысканных нарядах, казалось, ничего не изменилось с тех пор, когда двести лет назад вот также к парадному входу губернаторского дома съезжались кареты, и господа во фраках вели под руку роскошно одетых дам, щеголяющих своими нарядами, выписанными из Парижа и Лондона.
Ничего не изменилось. К балу у губернатора готовились задолго до его начала. Покупались какие-то немыслимые платья, драгоценности, наличием и видом которых женщины намеревались уничтожить соперниц, мужчины гордились друг перед другом машинами и любовницами.
Максим ненавидел эту ярмарку тщеславия. Ненавидел эти пустые разговоры, раздутое самомнение, высокомерие. Но положение преуспевающего адвоката обязывало его быть на этом параде бахвальства. На бал съезжалась вся городская элита, завязывались знакомства, налаживались новые связи, упрочнялись старые. Приглашение на бал являлось пропуском в мир успеха, богатства, тот кто не получал этого приглашения, автоматически исключался из «высшего общества» и был обречен на то, что от него отвернутся и недавние друзья, и деловые партнеры.
Градов был вынужден исполнять этот ритуал, хотя мысли его были заняты совсем другим. Последнее время он часто размышлял о том, что, возможно, существует опасность, о которой он не знает, не может знать, потому что слишком невнимателен, упускает что-то важное. Он думал о гибели Коха, о том, что возможно в ресторане было совершено реальное покушение на его жизнь, которую спасла, по сути, только случайность.
Он пытался контролировать происходящее. Постоянно связывался с Рудницким, тот держал его в курсе расследования, которое пока никаких результатов не приносило.
Он несколько раз подъезжал к дому Полины, наблюдал за ней издали, в их последнюю встречу ему почему-то показалось, что все не так просто, что есть что-то настораживающее в ее словах, в ее взгляде…
Он присматривался к Светлане - что-то странное происходило и с ней в последнее время. Он чувствовал это.
Он старался не подаваться этим невнятным неясным ощущениям, - мнительность не в его характере, - и все же что-то тревожило его.
Он пытался все держать под контролем. И только встреч с Лерой он избегал, хотя она несколько раз звонила, просила его приехать… Он боялся тех чувств, которые она у него вызывала.
Мысли его были заняты другим, но избежать подготовки к губернаторскому балу и самого бала не представлялось возможным. Светлане была выдана энная сумма на приобретение наряда, а также было подарено жемчужное колье и серьги. Это колье и серьги Светлана долго выбирала в ювелирном салоне, и Макс с неприязнью наблюдал, каким оживленным стало ее всегда холодное высокомерно-красивое лицо, как долго она, близоруко прищуривая глаза, перебирает украшения, приценивается, неприятно называя молоденькую продавщицу милочкой.
Когда они поднимались по лестнице, ведущей в огромный зал, где проходила главная часть торжества, и Светлана, опираясь на его руку, холодно улыбаясь, кивком головы отвечала на приветствия мужчин, провожающих ее заинтересованным взглядом, Макс подумал, что его жена, несомненно, одна из самых красивых здесь женщин, но это оставило его равнодушным, и, прикоснувшись к ее руке, он со злым удовлетворением убедился, что ее пальцы холодны как лед. «Снежная королева!» - с усмешкой вспомнил он слова Владимира и тут же увидел его самого, спешащего к ним навстречу. «Легок на помине!» - чертыхнулся зло, мечтая исчезнуть. Володька, разодетый как павлин, в яркой рубашке, обтягивающем костюме с искрой, шел, раскинув руки, тряся головой, как петрушка: «Ба, какие люди, и без охраны!» Макс терпеть не мог эту его манеру говорить, пересыпая речь банальными надоевшими остротами. Владимир, выпятив пятую точку, поцеловал руку Светлане: «Светочка, ты все так же цветешь и пахнешь!», жеманно прижимая руку к сердцу, поклонился Максу. «Вот, клоун!» - злился Макс. Он чувствовал, что Володька просто дразнит его.
- Здравствуй, Володя, - Светлана снисходительно улыбнулась. – А ты - почему один?
