собственной жизнью король эльфов Рогмо Гаронман. Новая опасность пришла с острова Лейрия – местечка настолько тихого и незаметного, что единственными, кто про него хоть изредка вспоминал, были географы да еще моряки, нуждавшиеся в запасах пресной воды. На всем острове было только два города: столица Лейрии – Теиф и еще какой-то порт, название которого меняли раз в два-три года его неугомонные жители. Сейчас он назывался Жемчужина Иманы. По сравнению с прочими городами это была сущая деревенька.
Смута назревала на Лейрии исподволь. Тамошний правитель внезапно присвоил себе титул императора, очевидно вдохновившись подвигами Зу-Л-Карнайна или Самаэля, а может, начитавшись историй о героях древности, и объявил войну графству Цаган, заключив для этого союз с княжеством Ятта. Цаган сопротивлялся для вида – постольку, поскольку того требовали неписаные законы. А побыв в состоянии войны всего два дня, на третий вежливо сдался, и тогда король (теперь уже император) Лейрии напал на своего вчерашнего союзника. Эти три небольших государства, находящиеся на восточном побережье Иманы, никто и никогда не пытался завоевать – в голову не приходило. Ни матарии, ни унгаратты, ни хассасины не претендовали на влияние в этих странах. Однако не одно поколение граждан Ятты и Цагана выросло в непосредственной близости от этих вечно грызущихся между собой хищников, и как только Лейрия объявила о своем вторжении, князь Ятты благоразумно отступил. Он слишком хорошо знал, к чему приводят бесконечные захватнические войны. Сдавшись же и признав формальную власть островного государства, он оставался в прежнем качестве и почти ничего не терял.
Казалось бы, новому императору и следовало на том угомониться, однако он орлиным взором высмотрел следующего противника. По наущению ли Мелькарта или по собственной жадности, но он выбрал Хартум – самое богатое королевство мира, о сказочных сокровищах которого ходили легенды. При попутном ветре корабли лейрийского правителя пересекли море Аракан и пристали к юго-восточному побережью Иманы, практически на самой границе Хартума и Тонгатапу.
Герцог Талламор – наместник Великой Кахатанны в славном Хартуме – отреагировал незамедлительно, отправив довольно большое войско навстречу нежданному врагу. И все должно было закончиться в считанные дни, но внезапно дикари Тонгатапу тоже решили поучаствовать в дележе хартумского золота. Их племена, вечно воюющие между собой – что было данью национальной традиции, – объединились на время этого славного похода. Дикари были примитивны: их воины, вооруженные копьями и стрелами с каменными наконечниками, обсидиановыми и деревянными мечами и отравленными дротиками, не могли выдержать лобового столкновения с великолепной, грозной и прекрасно обученной армией Хартума. И они это прекрасно понимали. Однако им под силу было грабить и убивать мирных жителей, жечь посевы, громить и крушить все, что попадалось на их пути. Они походили на тучу саранчи, которая налетает и пожирает все, что попадает в ее поле зрения, а затем исчезает, оставив после себя голод и мор.
Племена Тонгатапу вели партизанскую войну на территории противника, и солдаты герцога Талламора вынуждены были рыскать за ними по всей стране. Одетые в шкуры, украшенные огромным количеством бус и браслетов, сделанных из ракушек и клыков хищников (иногда там попадались и человеческие зубы), в звериных масках или просто оскаленных черепах, надетых на голову, – дикари были смертельно опасны и тем, что пищу себе искали привычную: кровь, печень и сердце врагов, лучше всего – славных и сильных воинов.
Лейрийские войска наступали с юга, и положение в Хартуме стало весьма тяжелым. Тогда и появились у стен Хахатеги войска короля Грэнджера.
Гномы поспешили на помощь, как только поняли, что без них добрый Банбери Вентоттен, герцог Талламор, не справится с этой напастью.
– Как я рад, Раурал, как я рад, – повторял он, обнимая коренастого советника. – Хвала богам, а то я уже хотел было обращаться к нашей драгоценной Каэ за помощью, но у меня все язык не поворачивался.
– И правильно, – согласился Раурал. – Нам туго приходится, но Вард буквально залит кровью. Она бы помогла, я не сомневаюсь, но чего бы это ей стоило? Вы знаете, что урочный час приближается?
– Конечно нет. Могу только предполагать, – искренне огорчился наместник Хартума. – Судя по тому, что творится в мире, действительно приближается. И мне очень, очень жаль.
– Рано сдаваться! – бодро воскликнул Раурал. – Вы лучше скажите, здесь еще подают тот знаменитый салат, о котором наш добрый Рогмо – пусть будет ему пухом земля – прожужжал мне все уши?
– Знаете что, пойдемте-ка на кухню, и я приготовлю его сам, как готовил для Кахатанны и нашего дорогого Рогмо. В специальном серебряном тазике. У меня есть подозрение, – понизил он голос до шепота, – что мой повар пренебрегает своими обязанностями и готовит овощи не в серебряном тазике, а в каком придется. Скажу больше: я догадываюсь, что часто он варит овощи не тринадцать с четвертью минут, как это положено, а все четырнадцать. – Тут он выдержал драматическую паузу. – Может, даже четырнадцать с половиной. Представляете?!
– Неужели? – комично изумился Раурал, приподнимая брови. – Это государственное преступление. Правда, никогда не догадывался, что приготовление простого салата – настолько сложное дело.
Банбери Вентоттен деликатно промолчал, но весь его вид показывал, что в таком случае он невысокого мнения о знаниях гномов.
С прибытием гномской армии и дикарям, и лейрийским войскам пришлось начать неорганизованное отступление, как его обозначали в донесениях, или попросту – паническое бегство. Маленькие, передвигавшиеся бесшумно, зачастую по тайным подземным ходам или нехоженым тропам, гномы истребляли захватчиков с ошеломительной легкостью. Они выскакивали из-под земли – в буквальном смысле слова – и утаскивали за собой вражеских воинов, осыпали их стрелами с верхушек деревьев или со скал, заманивали в пещеры или непроходимые чащобы.
А с появлением в их рядах эльфов исход войны был окончательно решен. И лейрийцы, и особенно дикари Тонгатапу боялись эльфов больше, чем своих злобных и кровожадных божков.
Легкокрылый Астерион опустился на нос флагманского судна прямо напротив капитана Лооя.
– Что? – спросил тот негромко.
– Плохо. Люди не вытянут. Две сотни лучших кораблей, отборные мореходы и воины тоже не самые плохие. Разве что ты захочешь нагромоздить горы трупов поперек реки. К тому же мне показалось, что вслед за кораблями кто-то движется, какие-то морские твари, поднятые из самых глубин. Но я не смог рассмотреть, брат. Море – это твоя стихия.
– Вот где пригодился бы гневный Йа Тайбрайя, – мечтательно молвил капитан Лоой. Его огромные глаза сверкали и переливались всеми оттенками морской волны.
– А ты не можешь попытаться его разбудить?
– Не могу. Кровь эльфа, принесшего себя в жертву на Алтаре, действует безотказно. Еще сотню лет, это минимум, он будет спать в Улыбке Смерти. Может, это и к лучшему. Кто знает, против кого он бы оборотился, вмешайся в это дело Мелькарт?
– Твоя правда. – Астерион воспарил к парусам и наполнил их свежим ветром. Затем вернулся обратно. – Что ты хочешь сделать?
– А мне больше нечего делать, выбора нет. Скажи, брат, ты сможешь проводить наши корабли обратно к Салмакиде, да побыстрее? И немного придержать флот Эльвагана?
– С нашими кораблями я справлюсь легко, что же касается второй твоей просьбы – сила Мелькарта возросла во много крат, и я чувствую его давление. Ветер плохо подчиняется мне, потому сделаю, что смогу, но многого не стану обещать.
– И на том спасибо.
А затем капитан Лоой созвал команду флагманского судна.
– Дети мои! – начал он. – Возможно, не вовремя я говорю вам об этом, но ведь другого, более удобного случая может и не быть. Надеюсь, что вы все поймете меня. Сражаться с флотом Дженнина Эльвагана нам сейчас бесполезно – это приведет только к потерям и смертям, которых можно было бы избежать. Потому я приказываю нашим кораблям повернуть назад. Я же останусь и приму бой. Если со мной будут ваши надежда и вера, то этого более чем достаточно.
– Капитан! – воскликнул один из старших помощников. – Капитан! Что же ты один можешь сделать с ними? Это под силу разве что богам. Но ведь ты же не бог?!
– Теперь и узнаем, – пробормотал Лоой. Несмотря на отчаянные протесты своих товарищей, он
