Оставшийся наедине с бессмертными, лишенный поддержки страшной твари, о судьбе которой он ничего не мог узнать в эти минуты, старик оказался жалким и беспомощным. Некоторое время он молчал, концентрируясь на попытках вызвать своего повелителя – Мелькарта. Но Мелькарт оставался глух к его мольбам: ему не нужны были проигравшие.
– Неужели вот эта кучка тряпья заставила нас бросать все дела и мчаться в Сараган? – спросил Барнаба брезгливо.
Заносчивый старик был не в состоянии выдержать подобное унижение.
– А ты узел разноцветного тряпья! – моментально вспыхнул он. – Я посмотрю, что вы запоете, когда моя красавица распотрошит дерзкую девчонку. Еще никто не одолел мощи талисмана и могущества мантикоры.
– Будем надеяться, что он не прав, – шепнул Арескои Богу Смерти.
– А вы так и будете стоять и ждать, герои? – выкрикнул вдруг старик в лицо Джоу Лахаталу. – Страшно спуститься в подземелье? Боитесь темноты? И не стыдно вам высылать впереди себя женщину?!!
Он все рассчитал верно, надо отдать ему должное. И вспыхнувший Змеебог уже был готов сорваться с места и бежать на помощь Каэтане.
– Стой! – удержал его за край плаща Римуски.
Верховный Владыка приостановился, изумленно глядя на фенешанга. Ему и в голову не приходило, что темнокожие жители Иманы могут быть настолько сильны.
– Стой, – уже мягче попросил Римуски. – Ему терять нечего, но он ведь и нас хочет забрать с собой. Стой и думай спокойно: если талисман Джаганнатхи увижу я или кто-то из моих братьев, даже глупая мантикора сможет командовать нами – мы будем лишены воли и разума. А если под его власть попадешь ты или твои братья, то вы обезумеете, впустив в себя пространство Мелькарта. И тогда Каэтане придется либо убить вас, либо принять смерть от ваших рук. Стой и жди. Это единственное, что ты можешь для нее сделать.
Джоу Лахатал все это знал и сам, но иногда нужно, чтобы кто-то укрепил тебя в твоих собственных убеждениях.
А несколько минут спустя Каэтана выбралась из подземелья. Она была почти что невредима, только правая рука, которую она чем-то поранила в горячке боя, немного кровоточила. Просто была сбита кожа на костяшках пальцев да несколько длинных порезов тянулись по кисти. Она все еще судорожно сжимала черные от крови мантикоры клинки.
– Как ты? – тревожно спросил Джоу Лахатал.
– Нормально. Оказалось, что все значительно легче: я и не ожидала. – Каэ приняла решение не рассказывать о жутковатом собеседнике, предвещавшем конец этого мира. Рано говорить о конце – она жива и еще повоюет.
– Лефче! – раздался внезапно скрипучий голос перстня. Тон был неповторим.
– Что с тобой, Ниппи? – спросил Барнаба.
– Фто. фто? Уфарили оф сфенку фильно-фильно, – поведал перстень. – Расфили, наферное.
Арескои, обняв га-Мавета за шею, дергался всем телом. Смеяться над Ниппи вслух было неприлично, выдержать же сию тираду с непроницаемым лицом... для этого нужно было быть больше чем просто богом.
– Интересно, ты всегда будешь так изъясняться? – поинтересовался Барнаба.
– Нафеюсь, фто нет, – буркнул Ниппи. – Не фядил я сефя ф фою, а теферь фы смеефесь! Ферфца у фас нет!
– Нет, – немного растерянно сказал Джоу Лахатал. – Перца нет. А зачем нам перец?
– Не ферца, а ферфца, – рявкнул Ниппи.
– Хватит, – заявила Каэтана. – Мы с Ниппи и без того пострадали, а нам еще двигаться за оставшимися талисманами.
– А что делать с магом? – Римуски держал старика за шиворот. Тот был бледен – понимал, очевидно, что пощады ждать не приходится.
Каэ пожалела бы его, но внезапно всплыли перед глазами хрупкие маленькие косточки, попавшиеся ей под ноги в подземелье. И она сказала равнодушно:
– А что с ним делать? Убейте...
В королевском дворце, в Кайембе, только- только распахнули окна. Занимался рассвет, и полусонные слуги еще медленно передвигались бесконечными коридорами. Раньше всех вставал главный повар и первым делом будил многочисленных своих помощников. После чего облачался в бледно-желтый наряд и шествовал на кухню – думать. Главный повар короля Колумеллы был мастером своего дела, а потому приготовление любой трапезы начинал с мыслительного процесса. Тщательно взвешивал и сопоставлял, не оставляя без внимания ни одной мелочи. Все учитывал почтенный Пру – и погоду, и время дня, и вчерашнее настроение своего монарха, и даже цвет его наряда, о чем всегда советовался с церемониймейстером.
Сегодня день выдался прекрасный. Умытое, розовощекое солнце радовало всякого, кого радует хорошая погода и теплый, добрый денек. Король должен был облачиться в розовый костюм, присланный позавчера из мастерской королевского портного и еще ни разу не надеванный. А в трапезной зевающие слуги уже расставляли в вазы громадные букеты палевых и бледно-розовых роз, срезанных садовником. И капли росы еще искрились на их шелковых лепестках.
Пру решил, что сегодня к завтраку его величеству будет приятно отведать суфле из креветок, сиреневато-розовой ветчины, истекающей слезой, жирного гуся, обложенного розовыми прозрачными виноградинами, а также выпить розового вина – молодого и крепкого – и полакомиться клубнично- сливочным мороженым.
Главный повар был единодушно признан гением именно потому, что умел любой свой замысел воплощать быстро и точно.
Два часа спустя взмыленные поварята уже несли на ледник мороженое в хрустальных вазочках, ключники вытирали пузатые бутылки, придавая им блеск, гусь шкварчал на противне, поливаемый собственным жиром вперемешку с виноградным соком, а воздушное суфле ждало своего часа – печь нагревалась до той идеальной температуры, при которой взбитые яйца поднимаются и тут же припекаются, покрываясь розовой корочкой, под которой остается в неприкосновенности сочная, истекающая волшебным соусом начинка.
Любимый помощник Пру уже вытаскивал из соседней печи ароматные, хрустящие хлебцы и томные, тающие во рту печеньица.
Король Колумелла просыпался сам, в половине седьмого утра, если дело было летом; и в половине восьмого – зимой.
Сейчас он сидел в постели и потягивал носом воздух. Пахло восхитительно, и его величество почувствовал, как рот наполняется слюной.
– Прекрасно, – сказал он вслух.
– Не уверен, мой повелитель, – раздалось из дальнего угла опочивальни.
– Это ты, Экапад? – недовольно молвил Колумелла.
Утро как-то сразу потускнело, солнце съежилось, а запахи стали неприятными. Король и сам не понимал, отчего он не переносит присутствия своего мага.
Зато Аджа Экапад прекрасно знал причины этой неприязни. Но ему было абсолютно все равно: он не искал монаршего расположения в отличие от большинства своих коллег. Грустный пример мага Шахара, Боро и Гар Шарги, а также Корс Торуна напоминал ему о бренности, тщетности и преходящести всего сущего. Верховный чародей Мерроэ знал как дважды два, что при необходимости король пожертвует им, таким, казалось бы, незаменимым, и даже не поморщится. Посему какая разница – нравится он своему господину или нет?
– Что у тебя стряслось? – спросил Колумелла, натягивая рубаху, поднесенную слугами. Он был слишком хорошим государем, чтобы срывать свое неудовольствие на других, и старался держать себя в руках насколько это было вообще возможно.
– У меня еще ничего не стряслось, государь. Но вскоре может стрястись в нашем прекрасном королевстве, если мы немедленно не примем мер.
