Талламор. Вместе с ним приехали четверо самых известных скульпторов и архитекторов Иманы. В несколько дней они разбили у могильного холма маленький парк. Даже не парк, а всего несколько аллей, вдоль которых сильваны и альсеиды высадили молоденькие дубы. В том месте, где эти аллеи пересекались, был поставлен круглый фонтан, в центре которого на зеленой стеклянной волне смеялся мраморный дельфин. Он не был точной копией того веселого своего собрата из Салмакиды, а выглядел так, как описывал его Рогмо.
Это было самое меньшее, что добрый Банбери Вентоттен мог сделать для своего друга.
Баяндай и Мадурай спустились вслед за Теконг Бессаром в темное, но сухое и чистое подземелье. Золотой шеид нес факел, освещая себе путь. Конечно, это было вовсе не похоже на него, но сюда Теконг Бессар не пускал слуг – он не настолько доверял им. Скорее наоборот – был уверен, что зрелище, которое предстанет перед их глазами, обязательно сведет их с ума. До какой-то степени он был прав.
Даже невозмутимые лурды на несколько минут опешили и стояли неподвижно, оглядываясь в полном изумлении.
Золото и камни были здесь повсюду: лежали в сундуках, кучами были насыпаны на мраморном полу, ровными штабелями высились у стен золотые и серебряные слитки. Золотые кувшины были доверху заполнены тяжелыми монетами, драгоценные ларцы из кости и металла были переполнены перстнями, цепями и браслетами. Одних корон и венцов тут было не меньше нескольких сотен.
Тем более странными казались постороннему взгляду два огромных глиняных идола, полностью занимавшие правый дальний угол этого необъятного подземелья.
Лурды несли в руках небольшой сундучок, окованный железом.
– Вот, – сказал шеид, поводя рукой в широком жесте. – Выбирайте. Я настолько благодарен вам, что решил предоставить вам право самим взять свою плату. И, как оговорили, – то, что придется по душе.
Действительно, договариваясь с Баяндаем три недели назад, Теконг Бессар пообещал уплатить за услуги лурдов полный сундук драгоценностей из своей казны на их усмотрение и, сверх того, недрагоценную вещь – буде она попадется на глаза Баяндаю, – давно и безуспешно разыскиваемую его народом.
Спутники Золотого шеида уже окончательно взяли себя в руки и теперь деловито сгребали в сундук золотые монеты из первого попавшегося кувшина. Теконг Бессар с удивлением отметил, что их руки вовсе не трясутся от жадности, как было бы с любым попавшим в это сказочное место. Нет, все-таки лурды – люди особого толка. Они даже не стали разглядывать все остальное, удовольствовавшись тем, что первым попалось на глаза. Когда их сундучок был наполнен доверху, Мадурай запер его и обратился к Золотому шеиду:
– Мы нашли оговоренное, но не знаем, отдашь ли ты нам эти вещи.
– Что же это? – спросил шеид, про себя приготовившись соглашаться без раздумий. Он высоко оценил услугу, оказанную ему лурдами. И реально смотрел на вещи: если он сейчас нарушит соглашение, то от Тиладуматти в течение суток не останется камня на камне – он уже видел, что произошло с унгараттами, и вовсе не хотел разделить их горькую судьбу.
– Вон те идолы, – указал Мадурай на две бесформенные груды, теряющиеся в темноте. – Они когда-то были вывезены с Варда твоими подданными; это домашние божества наших предков – мы их любим и хотели бы забрать с собой. Здесь им все равно не находится дела.
Теконг Бессар весьма удивился. Сколько он себя помнил, идолы стояли в углу. Он когда-то пытался расковырять одного из них, чтобы узнать, что там, под слоем глины, но отец запретил ему это делать, сказав, что если это изображения каких-то неведомых духов, то они вполне могут обидеться на такое неуважительное отношение. Сняли их с какого-то из разбившихся о рифы и затонувших в море Сейбо кораблей. Из соображений безопасности – проще говоря, на всякий случай – спрятали в царской сокровищнице. Во всяком случае так объяснял их происхождение отец Теконг Бессара. А как оно было на самом деле, знали, пожалуй, только сами идолы. Ценности в них было ни на грош, а если и была, то шеид о ней не подозревал. И поскольку был человеком разумным, то сразу согласился на просьбу лурдов, не задавая глупых вопросов о том, что делали их домашние божества на Варде – то есть весьма далеко от пылающего Гобира.
– Берите, конечно берите. Если хотите чего-то еще, то я буду рад исполнить вашу просьбу.
– Спасибо, шеид, – ответил Баяндай. – Но сверх уговора нам ничего не нужно. Мы же дали тебе слово.
Теконг Бессар с любопытством следил, как эти диковинные люди станут выносить из подземелья золото и идолов – ведь и то и другое весило немало. Скорее всего человек десять нужно было для того, чтобы справиться с этой тяжестью. Но братья долго не мешкали. Один подхватил полный сундук золотых монет, а второй поднял на плечи обе глиняные фигуры.
Теконг-Бессар точно знал, что внутри они отнюдь не полые.
Так лурды еще раз удивили его – уже на прощание. Вечером того же дня корабль лурдов отчалил от пристани. Прощаясь, Баяндай пообещал шеиду, что будет продолжать следить за тем, как развиваются события на Имане. И непременно придет на помощь, если Теконг Бессару потребуются его услуги. О цене они договорятся потом.
Когда берега Тиладуматти скрылись за горизонтом, Мадурай и Баяндай зашли в просторную каюту, которую занимали вдвоем. Правда, теперь в этом помещении было тесно, потому что большую часть места занимали два огромных глиняных идола.
Теконг Бессар весьма удивился бы, если бы знал, что братья как по команде подняли тяжелые топоры и с размаха вонзили их в глину. Когда первый слой был полностью сбит, под ним обнаружилось дерево. Его постигла та же судьба. В деревянных саркофагах, изрубленных в щепки, лурды нашли металлические сосуды, повторяющие форму больших изображений. С сосудами братья обращались гораздо более осторожно и вскрыли их только полчаса спустя.
В этот миг каждый из них стал обладателем украшения – подвески из зеленого золота. Той самой платы, которую отдал Теконг Бессар за победу над унгараттами.
В памятном сражении под Маягуаной было убито полторы сотни лурдов и несколько тысяч рыцарей ордена унгараттов.
Несколько тысяч душ – вот цена, которую Баяндай и Мадурай заплатили за талисманы Джаганнатхи.
Магнус и Астерион выглядели настоящими заговорщиками. Каэ только диву давалась, как они умудрились спеться за столь короткое время. Молодой чародей и прекрасный Бог Ветров проводили вместе все свободное время, а это значит – почти целый день плюс изрядный кусок того времени, когда приличные люди предпочитают отдыхать.
С другой стороны, как откомментировал эти события Номмо, приличными людьми тут и не пахло. Магнус только пожал плечами в ответ на эту реплику – по идее полагалось бы оскорбиться, но ведь Хозяин Лесного Огня ничего предосудительного и не сказал, всего лишь чистую правду.
Смерть Рогмо потрясла всех обитателей Салмакиды.
Каэтана не выходила из своих покоев несколько дней и никого к себе не впускала, за исключением Тиермеса, который старался не оставлять ее ни на час; а когда показалась на глаза друзьям, те только охнули. Похожая на скелет, изможденная, с черными кругами под глазами, она силилась выглядеть веселой. Она так и не уронила ни единой слезинки, и Нингишзида в один голос с остальными врачевателями душ твердил, что горькие слезы облегчили бы нестерпимые муки и унесли с собой большую часть боли. Однако никто в мире не мог заставить Каэтану заплакать. Мост тоже не пускал ее, и потому даже в запредельности не могла она найти избавления от своих страданий. Остальные выглядели не лучше: особенно альв, Куланн и молодой чародей, более других любившие полуэльфа. Маленький Номмо, с потускневшим взглядом и свалявшейся шерсткой, не мог найти себе занятия и все время застывал, задумавшись, в неудобной позе, пока его не окликали. Магнус тоже скорбел, однако все время продолжал работать.
Спустя две недели после сообщения о смерти короля эльфов прибыл в Сонандан Манакор Гаронман, наделенный полномочиями принести Каэ присягу на верность и вечное служение от имени своего народа. Интагейя Сангасойя встретила его во всем блеске и величии, на которые только была способна. Она бы с радостью отказалась от эльфийского престола, но память о Мердоке ап-Фейдли и обещание, данное ею при расставании с самим Рогмо, обязывали. Манакор еще гостил в столице, когда явился к Каэтане посланец от
