Пересуд

Елена поняла, что деваться некуда, придется сказать что-то похожее на правду.

И не то, чтобы правда позорная какая-то, а — скучная. Похожая на то, о чем говорила Любовь Яковлевна, только Елена не мясо закупает, а игрушки. Ну да, без сертификатов, китайского подпольного производства, потому что ясно, почему. Дешевле потому что. Но она и продает их задешево, дорогие игрушки в Сарайске не всем по карману. А кто скажет, что этого надо стыдиться или что это надо считать преступлением, пусть сначала покажет ей хоть одного, кто этого не делает. Она не ворует эти игрушки, не сама их делает, а если государство в претензии — запустите пять-шесть нормальных фабрик и пусть они обеспечат детскими товарами раз и навсегда, Елена первая приедет к ним за мелким оптом. Доказано: если торговать, соблюдая все правила (включая пожарные, санитарные, налоговые и прочие), то денег останется на веревку, чтобы повеситься, а вот уже на то, чтобы купить мыло для веревки, придется взять взаймы — своих денег не хватит. Те, кто не создал условий для детской промышленности, — не преступник? Кто контрабанду пропускает — не преступник? Кто открыто продает ее на московских оптовых рынках — не преступник? Кто надзирает за торговлей, включая милицию и другие инстанции — не преступники? А бывший муж, оставивший ее и дочь без средств и не помогающий ничем, он — не преступник? Нет? Спасибо! Подать на алименты? Еще раз спасибо, у него официальный доход тридцать три рубля в месяц. А те, кто не может уличить его в том, что доход у него на самом деле в тысячу раз больше — не преступники? А кто установил такие цены в частных детских садах, куда ей приходилось раньше отдавать дочь, в школе-пансионате, в оздоровительном лагере, где дочь сейчас находится, — они не преступники? Вы сделайте, чтобы все было правильно. И я сразу буду — с ангельскими крыльями. Просто в ту же самую минуту. Не верите? Думаете, я по своей охоте делаю то, чего не хочу делать? Вы у психиатра давно были? Нет, проверьтесь, я серьезно — если считаете, что для человека нет больше удовольствия, чем делать то, чего он не хочет делать!

Это подумалось Елене за секунду, потому что мысли были давно обдуманные.

А сказала просто, без деталей:

— Ну, игрушки на рынке покупаю некачественные. У детишек аллергия и другие последствия. За прошлый год умерло двенадцать человек.

— Правда, что ли? — испуганно спросила Лыткарева.

— Правда, бабушка, правда, — обернулась к ней Елена, а Петр громко засмеялся, оценив шутку и напоминая Елене: я здесь, я отступил, но не сдался.

— Двенадцать детей! — ахнул Маховец. — Да это же расстрел! А? Граждане присяжные? Голосуем?

И поднял руку. И Притулов поднял руку.

Федоров и Петр воздержались.

А Сережа, захмелевший, клевал носом.

Маховец толкнул его:

— Алё, ты за или против?

— Чего?

— Девушка созналась, расстрелять ее или нет?

— Расстрелять, — глупо улыбнулся Сережа. — Их всех надо расстрелять.

И поднял руку.

Притулов поднял ружье и выстрелил.

Елену бросило к стеклу, после чего ее тело сползло, застряв между сиденьями.

00.15 Зарень — Авдотьинка

Этого никто не ожидал.

— Ничего себе… — вырвалось у Желдакова, а остальные не могли ни говорить, ни кричать, ни даже шевелиться, будто оцепенели.

Потом Лыткарева запричитала, заплакала.

Мельчук крикнул:

— Вы одурели?

— Скоты, — сказал Ваня.

Наталья прижала руки к лицу, раскачивалась.

Курков сжал кулаки и зубы, морщась так, будто у него все вдруг заболело.

Ни слов, ни мыслей не хватало, чтобы осознать то невероятное и страшное, что не должно было произойти — и все же произошло.

Артем дернулся, выругался, взглядом показал Козыреву, чтобы тот сел за руль, но Козырев покачал головой: наломаешь дров.

Он отвернулся от Артема, а когда опять посмотрел, увидел, что тот плачет.

Кажется, он впервые видел, как плачет племянник.

И понял: не от страха. От бессилия, от ненависти к убийце, от жалости к красивой девушке.

Маховец тоже не ждал такого поворота.

Но сделал вид, что все идет по плану.

Ему не нравилось только, что Притулов становится тут главным, а этого допустить нельзя. Придется ему объяснить — словом и делом. Но не сейчас, он еще пригодится: надо довести игру до конца. Ибо такие игры на середине не бросают. Потому что это не игры на самом деле.

— Ну вы даете! — сказал Петр, не зная, что теперь делать дальше.

Федоров сел, упер локти в колени, а голову в ладони. В голове пусто и тошнотворно звенело.

Сережа удивлялся и, забыв убрать с лица улыбку, спрашивал:

— А зачем? Я думал, вы так… Это же убийство!

Все были в шоке, каждый по-своему.

У Нины он выразился очень странно: она схватила книгу и начала читать, шевеля губами, торопясь, будто боялась не успеть.

Врачи не могли поставить Дафне никакого диагноза, а она теряла зрение не по дням, а по часам.

— Это похоже на следствие какого-то нервного расстройства, — сказал профессор Мак- Коэн. — Такое бывает. Не беспокойтесь, главное — нет никаких патологий. Следовательно, все обратимо. Скажите, какие неприятности у вас были в последнее время?

— Никаких, — улыбалась Дафна. — Напротив, я счастлива. Скажите, профессор, а может быть такое, чтобы человек ослеп, потому что очень этого хотел?

— Ни разу не слышал. Бывали феноменальные случаи, когда фанатичное желание прозреть приводило к положительной динамике. Больной начинал видеть свет, а в некоторых случаях даже возвращалось зрения. Способности человеческой психики почти безграничны. Но чтобы наоборот — никогда не слышал. Не хотите ли вы сказать…

— Нет-нет! — горячо заверила Дафна. — Я просто спросила.

Профессор вышел, странно посмотрев на нее.

— Ты чего? — спросил Ваня.

— А?

— Вслух читаешь.

— Да? Это неправильно, — зашептала Нина.

— Что?

— Я такие книги читала, где убивают по очереди. Сначала гибнет самый незаметный, кого никому не жалко. Такое правило. А она очень заметная. Красивая. Это неправильно.