Княжич едва успел поворотить уставшего коня и откинуть в сторону еще один крепкий удар, метивший уже не в темя, а в ухо.
-- Северский я! -- злобно крикнул он, брызнув слюной в огонь.-- Не маши попусту!
Нападавший двинулся по кругу и так выступил на свет человеком, а не черной тенью. Конь его тоже оказался не слишком поворотлив -- по обе стороны седла висело добро, добытое у радимичей. Два холщовых мешка и еще два снопа куньих шкур.
-- Хоть не шамкаешь, как радимич,-- едва расслышал Стимар его голос сквозь гул и треск пламени,-- а все не наш. Откуда такой?
-- Князь-воевода Хорог -- отец мой,-- назвался Стимар.-- Послал к брату моему, Коломиру.
-- Княжич?! -- обомлел воин, искры посыпались у него из глаз, хоть и не ударился он головой обо что твердое.-- Из Царьграда?!
-- Из Царьграда! -- подтвердил Стимар, а первое поправил: -- Отец князем назвал! Где брат мой, Коломир?
-- Там он! -- указал воин, будто через гору, через пламя, затопившее амбары под кремником.-- Поледнюю виру с Лучиновых берет. Ему князь-воевода велел. Коли не веление отца, так он сам бы тебя нашел, княжич, а не ты его.
-- Не княжич, а князь! -- строго поправил Стимар.
Воин отступил еще на один шаг своего коня, пригляделся, щурясь от пламени.
-- Будь по-твоему, князь,-- с сомнением кивнул он.
-- Веди меня к брату! Живо! -- велел Стимар.
Одна холодная, как звезда, искра блеснула в левом глазу воина.
-- Езжай вперед... князь! -- сказал он.-- Покажу дорогу.
Больше той ярости, что Стимар уже нес в себе, в нем не поместилось -- не задели, не озлили его слова воина.
-- Показывай! -- велел он.-- Только держись сзади подальше от моей тени. Куда ехать?
-- Если по короткой дороге, то прямо через огонь,-- донесся уже за плечами Стимара насмешливый голос.-- Если не труд тебе... князь, так и сам напрямик доедешь-согреешься. А в объезд -- тогда держись сперва на закат.
Стимар тронул коня вдоль леса, мимо тех строений, что уже не пылали, а стелились синеватой поземкой по головням. Жар, однако, не спадал и с той стороны, глубоко пропитывая лес.
Лес еще не горел, но выступавшие из него толстые ветви уже обуглились и чадили. В чаще огонь моросил тлевшими на лету листьями.
За овинами, принеся последние плоды, погибал яблоневый сад. Когда кремник занялся, поздние яблоки на жару дозрели, а теперь падали печеными, звонко лопаясь и брызгая плотью, обжигавшей коням бока. Стимар услышал, как провожавший его северец, поплевал на ладони и поймал одно, закряхтел, когда слюна зашипела, покидал яблоко с руки на руку, а потом попробовал на вкус.
-- Доброе, князь, яблочко! Сладкое! -- крикнул он.-- Попробуй! Поймать тебе какое потеплее?
Стимар молча продолжал путь, сберегая свою ярость, чтобы не расплескать ее до своего часа.
Крылатая головешка вырвалась из-под ног его коня, и сыпя искрами, полетела к лесу. За ней -- вторая. Стимар, изумляясь чуду, стал приглядываться. На земле то там, то здесь тлели оставленные по осени и упавшие с деревьев гнезда. Невысиженные яйца согрелись на великом жару, лопнули, и из них теперь живо выскакивали, сразу расправляли в полную ширь крылья и взлетали птенцы-последыши, в один миг подросшие вблизи большого огня. Они торопились к лесу -- не в холод, а на полдень,-- догонять стаи, уже покинувшие по осени земли радимичей.
-- Забирай правее, князь, на полночь! -- указал воин.
Миновав ставший чернее тьмы сад, Стимар обратил взор на полночь и увидел поодаль три воза, ехавшие через пустой, сиявший мутной краснотою луг, прочь от кремника. У последнего, уже пылая, вертелись огненными кольцами задние колеса.
С возами -- впереди, по сторонам -- двигалось много всадников. Стимар придержал коня, привстал в стременах и набрал полную грудь нестерпимо горячего воздуха. Он хотел было бросить туда -- в тех всадников одно слово, которое он сберегал в душе все девять лет. Девять лет он чаял, что, вернувшись домой, скажет это слово на своих родовых землях раньше всех остальных слов.
Но эхо опередило его крик.
-- Брат! -- затмив весь луг, всадников и возы, донеслось, ударило ему в лицо, окатило с головы до ног то бесценное слово.
Замер конь. Замерла, оцепенела не тающей на жару ледяной глыбой в Стимаре вся его ярость.
-- Брат! -- прошептал он, откликнувшись на эхо.
От переваливавшей через луг северской добычи оторвался всадник и понесся навстречу Стимару.
-- Коломир! -- прошептал Стимар и стал холодеть от страха-удивления.
Родной брат уменьшился с тех пор, когда он видел его последний раз с ромейского корабля. Чем ближе он становился, скача во весь опор к младшему брату, тем казался все меньше, хотя выглядел таким же статным и крепким воином, как и сам отец, как воины отца, как закаленные в битвах сумрачные готы.
Коломир показался даже меньше, чем в тот последний миг, когда Стимару оставалось только моргнуть, чтобы старший брат, стоявший рядом с отцом, сам отец, Туров род и весь град Туров исчезли на целых девять лет, пропали за деревьями, за чужими межами, за окоемом земли.
Княжич тряхнул головой, отгоняя наваждение и вместе с наваждением нежданный страх. Он спрыгнул с седла первым, чтобы хоть раз еще, при встрече, посмотреть на брата снизу вверх -- так, как он всегда смотрел на него в былую, канувшую за межи и окоем пору.
Коломир осадил коня. Дымился его конь, дымился и сам Коломир. Боевой пот сходил с него на жару кислым паром.
Он соскочил с седла и, двинувшись к младшему, замер-оцепенел сам, только теперь увидев, что Стимар стал вровень с ним.
Воин, провожавший Стимара, почуял между братьями неладное и, решив присоединиться к своим, пустил коня дальше по лугу.
Оцепеневшего брата Стимар наконец успел хорошо разглядеть. Коломир пустил первую бороду, еще сквозную и незрелую, но уже рассеченную межой боевого шрама. Он все сильнее врастал в кость и плоть отца, принимал его черты -- удлиненное и прямое, береговым утесом, лицо, тяжелые скулы, брови-тучи, высокий и чистый лоб, по которому жизнь будет высекать морщины, как по ромейскому надгробию каменщик высекает слова, украшающие судьбу покойника.
Но в глазах Коломира огонь этой ночью только отражался, а не горел сам собой, как бывало у отца в грозные часы. В глазах Коломира отражался огонь чужого града.
Девять лет подряд, самыми горькими ночами, Стимар грезил, что старший брат первым обнимет его.
Однако в жаркую ночь встречи вышло наоборот: Стимар сам шагнул навстречу Коломиру и первым обнял его. Плечо Коломира оказалось не выше плеча Стимара. Его висок сошелся с виском младшего брата.
Коломир пах пеплом и степным ветром, разносящим огонь по разнотравью от края и до края земли.
-- Теперь Уврату с тобой не справиться,-- сказал Коломир первые слова,-- коли он воротится домой. Ты окреп,
-- Ты стал, как отец,
-- А от тебя -- ромейским воском,-- поведя носом и подумав, определил Коломир.
-- Говорили, что -- волком,-- не сдержался Стимар, и тень слова застряла у него в горле тугим комком.
Коломир оторвал от себя молодшего и из-под своих тучек-бровей пристально, по-отцовски, заглянул в брата, крепко держа его руками за плечи.
