Может быть, ты являешься его дочерью.
Эмма побледнела.
— Ты хочешь поехать прямо сейчас?
— Да. Я позвоню, что мы выезжаем. Рой сказал, что этот человек свободен в любое время. Жду тебя на улице.
Стеффи обвила шею Эммы и прислонилась головкой к ее плечу. Эмма погладила ее по волосам и поцеловала в лоб. Когда она подняла голову, Такер уже пересек фойе и открывал входную дверь.
Шериф был для нее загадкой. Его странное поведение ее удивило. В его глазах застыла такая боль и какое-то мучительное желание, прежде чем он смог справиться с собой и отдать малышку.
Ханна посадила Сэмми в манеж, где разноцветные погремушки ненадолго заняли его, и взяла на руки Стеффи.
— Удачи, Эмма, — пожелала она напоследок.
— Спасибо. Я уже боюсь надеяться. Я смогу побыть здесь завтра до трех, в три у меня прием у врача.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
— Да, все в порядке. Это будет просто обследование. Они хотят знать, как часто у меня бывают головные боли…
— А они тебя часто мучают? — сочувственно спросила Ханна.
— Нет, но последний раз была словно вспышка.
Когда Эмма играла с Сэмми и Стеффи, внезапно в ее сознании проблеснул образ. Она вспомнила, как развешивает детскую одежду. Потом последовала сильная головная боль. Все было странно и непонятно. Если она девственница, то у нее не могло быть своих детей. Может быть, она присматривала за чьими-то ребятишками?
— Увидимся завтра, — бросила она Ханне, поцеловала на прощание близнецов и вышла.
Попрощавшись с тетушкой Джерти и взяв пальто, Эмма выбежала на крыльцо. Такер стоял у машины и ждал ее. Вскоре они ехали по улочкам города.
Только когда они оказались за городом, Эмма решилась спросить:
— Почему ты так вел себя, Такер?
Такер молчал.
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Тогда, со Стеффи. Я еще раньше заметила, что, как только ты вошел в центр, то старался не приближаться к детям.
— Тебе показалось.
— Может быть, я потеряла память, Такер, но со зрением у меня все в порядке. Ты не любишь детей?
— Нет, дело не в детях. Просто я не семейный человек, вот и все.
— А где сейчас твоя семья? — спросила она, пытаясь узнать хоть что-то о нем.
— У меня ее нет.
— А твои родители… умерли? — спросила она нерешительно.
Он посмотрел на нее, потом очень долго молчал.
— Моя мать бросила отца и меня, когда я был еще ребенком. Ей не нравилась роль жены полицейского, она хотела другой жизни. Пару раз она присылала открытки, а потом мы потеряли с ней всякую связь.
— А твой отец?
— Мой отец погиб при исполнении служебных обязанностей, когда я еще учился в полицейской академии. Я пытался найти мать после смерти отца. Оказалось, что она разбилась в автомобильной катастрофе тремя годами раньше. Вот и все.
— Прости, Такер. Мне очень жаль.
Он пожал плечами.
— Ничего, жизнь продолжается.
И все-таки Эмма не получила ответа на свой вопрос. Но он был так добр к ней с той самой первой ночи, когда отвозил ее в больницу, и Эмма не хотела ранить его и лезть не в свои дела.
— Тетушка Джерти говорила, что ты живешь в Сторквилле всего три года. А где ты жил раньше? — не выдержала она.
Он хмуро посмотрел на нее.
— К чему все твои вопросы, Эмма?
— Мне просто нужно сконцентрироваться на чем-то. Я не могу больше все время сидеть и думать о том, что же произойдет, когда мы приедем в Омаху.
— Понимаю. Я подумал, ты спрашиваешь, потому что… Ладно, неважно, забудь. Перед тем как переехать в Сторквилл, я жил в Чикаго.
— Ты работал там в полиции?
— Да.
— Так отчего тебе пришлось переехать в Сторквилл?
— Мне нужны были перемены, и я их нашел тут.
Эмма хотела было уточнить, почему он перебрался из Чикаго сюда, но задала другой вопрос:
— А почему ты решил стать полицейским? Из-за отца?
— Думаю, что да. Он научил меня многому. А самое главное: что такое хорошо, а что такое плохо и как отличать одно от другого. Я никогда не хотел быть кем-то другим.
— Ты счастливый человек, Такер.
— Почему?
Он пристально посмотрел на нее. Их взгляды на мгновение встретились, потом Такер снова стал смотреть на дорогу, но Эмма знала наверняка, что его сейчас очень интересует ее ответ.
— У тебя был замечательный отец, человек, который научил тебя быть взрослым и отвечать за свои поступки. Похоже, ты всегда знал, кто ты такой. Это большой дар. — Челюсти его крепко сжались, и Эмма поняла, что есть очень многое, чего он ей не рассказывает и никогда, может быть, не расскажет. Она продолжала: — Каждую минуту теперешней своей жизни я думаю над тем, кто же я все-таки такая. Думаю, какие у меня были родители, чему они учили меня, где я выросла и почему совсем ничего не помню о своем прошлом. Врач сказал, что посттравматическая амнезия избирательна. Не совсем понимаю, что это значит. Но получается, как будто я выбрала не помнить своих родителей, воспитания, детства.
— Очень даже может быть, что твоя амнезия связана с физическими повреждениями. И ничего нельзя предугадать. Может, через час-полтора ты будешь знать намного больше. Давай послушаем музыку? Она отвлечет тебя от плохих мыслей.
Эмма предпочла бы разговор с ним. Она хотела узнать, что он думает и чувствует, и наконец выяснить, почему он тогда назвал тот поцелуй большой ошибкой.
Когда они подъехали к зданию полиции, Эмма сделала глубокий вдох. Такер открыл перед ней дверцу машины.
— Ты готова? — спросил он, внимательно глядя на нее.
Эмма кивнула и вышла, опираясь на его большую руку. Сильная и горячая рука Такера согревала Эмму даже изнутри. Она была рада, что он сейчас рядом и ей не придется переживать все это одной.
Такер провел ее в шестиэтажное здание, где их направили в кабинет Роя Комптона. Высокий, широкоплечий мужчина открыл дверь, поздоровался с Такером, потом с Эммой и представился. В комнате находился еще один человек, которому на вид было лет за пятьдесят. У него были такие же темно-рыжие волосы и зеленые глаза, как у Эммы. Она абсолютно ничего не почувствовала, увидев его, никакого проблеска не появилось в ее памяти, и ей стало не по себе.
— Шериф Мэлоун, Эмма, это — Роберт Франц.
Взгляд мужчины стал разочарованным и печальным. Он покачал головой.
— Нет, это не моя дочь, не моя Эмма.
У Эммы перехватило дыхание, сердце бешено билось. Он не знает ее, значит, они опять не выяснят,
