вмещал все уже даже имеющиеся захоронения. Раньше, когда молодой еще Владислав ходил сюда с бабушкой, навещая дедову могилу, сразу за воротами пролегала утрамбованная площадка, с которой начиналось сразу несколько дорожек, разбегающихся лучами в разные стороны. Сейчас от обширной некогда площадки остался пятачок диаметром примерно в два десятка шагов. Памятники и ограды, появившиеся за прошедшие годы, теснились вокруг, едва ли не налезая друг на друга, и казалось – еще немного, и захоронения вылезут за ворота. Судя по датам, заметным на ближайших ко входу могилах, последние их обитатели упокоились здесь совсем недавно – в течение нынешнеего года. « Неужели неясно, что места тут больше нет? – с досадой подумал Владислав Георгиевич.- Почему нельзя устроить новое кладбище? Совершенно непонятно!..Просто безобразие…»
Несмотря на будний день, народу было много – или это просто показалось столичному гостю, ведь оставшийся от бывшей площадки клочок земли не мог вместить всех прибывающих. Толпа, сошедшая с автобуса, начала растекаться по радиальным дорожкам. Люди собирались в кучки и, негромко переговариваясь, неторопливо перемещались по тропинкам в поисках мест упокоения своих близких. Владислав Георгиевич тоже не стал задерживаться и решительно двинулся по одной из дорожек, ведущей под гору. Эту тропку он помнил хорошо, ибо ходил по ней множество раз. Сейчас она показалась ему несколько уже. Впрочем, неудивительно. Владислав Георгиевич продолжал идти по тропе, сжимая во вспотевшей вдруг ладони стебельки гвоздик, а глазами выискивая издавна знакомые ориентиры. Главным из них была кладбищенская дорога, на которую выводила та самая тропинка, по которой шествовал сейчас Владислав Георгиевич…Выйдя на эту дорогу, следовало свернуть налево и пройти уже по ней метров тридцать, после чего с правой стороны сразу за обочиной можно было обнаружить искомые захоронения. Весь путь от ворот кладбища до могил занимал минут восемь-десять…Но теперь Владислав Георгиевич продвигался вперед бодрым шагом уже почти двадцать минут, а тропа не кончалась, и кладбищенская дорога так и не появлялась.
Он остановился, в растерянности оглядываясь по сторонам. Куда ни кинь взгляд – всюду кресты, ограды, памятники…Все совершенно незнакомое, как будто он оказался на каком-то другом кладбище. Владислав Георгиевич медленно и неуверенно пошел назад…Так он ходил взад и вперед несколько раз, совершенно недоумевая – куда могла подеваться дорога. «Не хватало только могилы не найти, - подумал он в смятении. – Господи, помоги же мне!..» Он, конечно, ожидал, что за прошедшие годы многое здесь изменится…но не до такой же степени! А между тем, кладбище сделалось попросту неузнаваемым…дорогие сердцу могилы затерялись среди новых и не очень новых разномастных захоронений всех возможных размеров, цветов и стилей. Владислав Георгиевич уже начал приходить в отчаяние, когда его вдруг кто-то подтолкнул. Он внезапно узнал в едва заметной, поросшей травой тропке, сворачивающей налево, ту самую искомую дорогу, и понял, что прошел ее уже несколько раз, попросту не заметив, ибо дороги как таковой давно уже не существовало. За столько лет дорога исчезла, занятая располагавшимися вдоль нее очередными могилами, теперь от нее осталась узенькая тропка…Владислав Георгиевич с бьющимся сердцем направился по ней, пристально вглядываясь в каждый ближайший памятник. Мучительно долго тянулось время. Ну где же…где? Неужели опять прошел мимо?..Поколебавшись, он повернул назад и…ну наконец-то!
Еще издали он увидел сразу два до боли знакомых стареньких памятника, и на сердце сразу же отлегло. Нашел…
- Ну, здравствуйте, дорогие, - просто сказал он, как будто они могли его услышать.
Владислав Георгиевич долго стоял, опершись на оградку и разглядывая дорогие надгробия. Памятники были такие разные! Дедушка при жизни был коммунистом, ветераном войны, и покоился под массивной гранитной плитой, поставленной вертикально, с изображенными на ней звездой и веточкой с листиками. Бабушка была верующей, и у нее была скромная стела с выгравированным крестиком и прощальной надписью…Памятники были давние, но оказались вполне долговечными:дедушкино надгробие насчитывало тридцать лет, бабушкино – на десяток годов меньше…
- Как вы здесь? – спросил Владислав Георгиевич. – Простите, что так долго не навещал, уж так вышло…Видите, каким я стал? Слава богу, что не видите…Старый, седой. Наверно, не узнали бы, встреться я с вами нынче. А я вас помню! И никогда не забывал…Я…
Неожиданная слеза вдруг выкатилась из глаза и капнула ему на рукав пиджака, оставив темное пятно. Владислав Георгиевич вздрогнул и инстинктивно огляделся – не видел ли кто? Как будто всплакнуть над родными могилами – это что-то непозволительное для мужчины его возраста и положения. Да и ближайшие к нему люди находились в этом районе кладбища весьма неблизко, чтобы заметить проявление его слабости.
- Я так любил вас…мои милые, - грустно произнес Владислав Георгиевич.
Он постоял над оградкой, предаваясь воспоминаниям далекого милого детства. Старики прожили тяжелую жизнь, полную невзгод и лишений: дед прошел войну, домой вернулся израненный, но все равно работал на местном комбинате, пока позволяло здоровье, ходил при этом в передовиках, а бабушка всю жизнь работала на текстильной фабрике, обслуживая несколько станков, заработав на этом мизерную пенсию и тяжелейшую болезнь ног. Они были добрыми и сердечными людьми, никому не завидовали, всем помогали, хотя сами скорее нуждались в помощи.Ничего ни у кого не просили. А Владик каждое лето приезжал к ним в гости…и так все десять лет, пока учился в школе. Дедушка и бабушка всегда были рады ему, и он никогда не ощущал, что был им в обузу.
Только потом, став уже взрослым, Владислав понял, как нелегко было старикам с ним, непоседой и сорванцом, сколько хлопот и тревог доставлял он им в течение каждого лета…И какую ответственность брали они на себя, привечая в своем доме неугомонного внука. Все это он осознал потом, когда стариков не стало. Но когда он после школы поступил в институт, и переехал из родительского дома в Москву, дед сказал ему: « Запомни, Владик: когда бы ты ни приехал к нам, наша дверь открыта для тебя всегда – днем и ночью.» Через год дедушка перебрался вот сюда, однако бабушкина дверь была для него открыта еще десять лет…А дедовы слова он запомнил на всю жизнь.
Немного успокоившись, Владислав Георгиевич прикинул хозяйским глазом, какие работы предстоит выполнить ему, пока он гостит в родном городе. Оградку надо отшкурить и покрасить…Выполоть сорняки, некоторые из которых превратились чуть ли не в деревья!..Не зря он захватил с собой саперную лопатку. Убрать траву, со всех сторон лезущую сквозь прутья ограды…Восстановить дорожку, поправить скамеечку. Дел немало…Тут он заметил вопиющее безобразие: кто-то, убирая свои захоронения, собрал в кучу старые ветки и стебли и, поленившись оттащить их на свалку, взял да и вывалил их за ограду дедовой могилы, устроив свалку аккурат между памятниками и оградкой…Видимо, решили, что за могилой давно никто не присматривает, а мертвым – все равно. От возмущения Владислав Георгиевич чуть не задохнулся: как же так можно? Что за люди!
Взять и насрать ближнему за пазуху…Ну и ну! Рожи бесстыжие…Он даже подумал, а не собрать ли прямо сейчас весь этот хлам и не унести на помойку, но все же остудил свой порыв: прежде следовало найти ближайшую свалку, чтобы знать, куда тащить, да и пачкать дорогой костюм прошлогодней грязью было ни к чему. Все равно он завтра придет, уже одетый по-рабочему. В довершение ко всему Владислав Георгиевич вдруг услышал в небе раскаты грома. Со стороны леса стремительно надвигались темные тучи. Вот тебе и раз! Похоже, майская гроза! А день обещал быть таким ясным и синим…Следовало завершать свой первый визит.
Он открыл дверцу, болтавшуюся на петлях (веревочка, привязывающая дверь, давно сгнила), и, войдя вовнутрь, положил на могилы гвоздики – деду две красные, бабушке две белые…Затем выпрямился, немного постоял…
- Ну, пора мне, родные, - сказал он. – Я завтра приду.
Владислав Георгиевич повернулся и пошел прочь. Но, отойдя от ограды шагов на пять, он вдруг остановился и оглянулся. Постояв секунды три, нерешительно вернулся назад. Еще раз оглядел оба памятника, словно ища не замеченные сразу изъяны, потоптался у дверцы и снова зашагал по тропе. Прошел теперь шагов десять, после чего снова остановился и оглянулся. Два памятника сиротливо смотрели на него сквозь молодую и редкую пока майскую листву. Как будто мягко и нежно упрекали за то, что он так давно не был и теперь так быстро уходит…Владислав Георгиевич вернулся снова к ограде…
- Милые мои…я все понимаю! – сказал он им как живым. – Я приду завтра, обещаю! И послезавтра! Я здесь на целый месяц…Я ведь приехал к вам, как раньше! Только сегодня приехал. Так что я приду еще,
