Сансиро словно захлестнуло волной, грудь стеснило, и он спросил:
— Вы посмеялись над Нономией-сан?
— Посмеялась? — с самым невинным видом произнесла Минэко. Сансиро сразу сник, потеряв всякую охоту продолжать разговор, и медленно пошёл вперёд. Минэко последовала за ним.
— Я и над вами не собиралась смеяться, — сказала она. Сансиро остановился и смерил девушку взглядом:
— Ладно.
— Что же я сделала плохого?
— Я и говорю, что всё хорошо.
Девушка отвернулась. В дверях они коснулись друг друга плечом, и Сансиро почему-то вспомнил женщину, с которой ехал в поезде. Это мимолётное прикосновение отозвалось в нём сладкой болью.
— Всё хорошо? Вы правду говорите? — тихо спросила Минэко. Навстречу им шли несколько посетителей.
— Как бы то ни было, давайте уйдём отсюда, — сказал Сансиро. На улице шёл дождь.
— Вы сейчас в Сэйёкэн?
Минэко молчала, стоя под дождём посреди широкой, поросшей травой площадки перед музеем. Оглядевшись, Минэко указала рукой на рощицу напротив.
— Пойдёмте туда, переждём дождь.
Похоже было, что дождь и в самом деле скоро прекратится. Они укрылись под большой криптомерией. Дерево слабо защищало от дождя. Но, промокшие и озябшие, они продолжали стоять.
— Огава-сан… — проговорила девушка. Сансиро, созерцавший всё время небо, сдвинув брови, повернулся к Минэко. — Вы обиделись?
— Оставим этот разговор.
— Однако… — Минэко приблизилась к нему. — Мне захотелось так поступить, сама не знаю почему, но я не собиралась оскорблять Нономию-сан.
Девушка как-то по-особенному смотрела на Сансиро, и глаза её, казалось, говорили: «Разве не для вас я это сделала?»
— Прошу вас, оставим это, — повторил Сансиро.
Дождь усилился. Сухим оставался лишь совсем крохотный кусочек пространства. И Сансиро с Минэко стояли так близко, что почти касались друг друга.
— Пожалуйста, расходуйте те деньги, — услыхал Сансиро сквозь шум дождя.
— Возьму в долг. Столько, сколько нужно.
— Всё расходуйте, пожалуйста!
9
Сансиро в конце концов сдался на уговоры Ёдзиро и, облачившись в чёрное шёлковое хаори[51], отправился на обед в Сэйёкэн. Это хаори, писала мать, сшила О-Мицу- сан, а ткань соткала её мать, выкрасила в чёрный цвет и украсила белыми гербами. Сансиро тут же его примерил, но оно ему не понравилось, и он сунул его в шкаф. Ёдзиро сказал, что это грешно, и пригрозил отобрать хаори и носить, если Сансиро будет упорствовать. Сансиро и тут уступил. Надел, и оказалось совсем неплохо.
И вот Сансиро в своём чёрном шёлковом хаори вместе с Ёдзиро стоял в вестибюле Сэйёкэна. Ёдзиро объяснил, что именно так надо встречать людей уважаемых. Сансиро этого не знал, к тому же самого себя тоже считал человеком уважаемым. Но уж если ему действительно положено встречать гостей, то, во всяком случае, не в этом хаори из грубого домотканого шёлка. Лучше бы он надел форму. Приглашённые между тем постепенно собирались. Каждого, кто входил, Ёдзиро останавливал и перебрасывался с ним несколькими словами, будто со старым знакомым. Сдав служителю шляпы и пальто, гости направлялись в слабоосвещенный коридор несколько в стороне от широкой лестницы, и тогда Ёдзиро подробно объяснял Сансиро, кто такой и что собой представляет тот или иной приглашённый. Так что теперь Сансиро знал в лицо многих именитых людей.
Гости почти все собрались. Среди тридцати приглашённых были Хирота и Нономия. Нономия, хотя и занимался естественными науками, очень любил живопись и литературу, поэтому, по словам Ёдзиро, Харагути и притащил его сюда. Харагути, разумеется, пришёл первым, хлопотал, распоряжался, расточал улыбки, теребил свою французскую бородку, словом, занят был до чрезвычайности.
Когда рассаживались, каждый выбрал себе место по желанию, без лишних споров и церемоний. Даже Хирота, уж на что медлительный, и то сел одним из первых. Ёдзиро и Сансиро заняли места у входа.
Между Нономией и Хиротой сидел критик в полосатом хаори. Напротив них — доктор наук по имени Сёдзи. Тот самый профессор, о котором Ёдзиро говорил, что он наиболее влиятельное лицо на филологическом факультете. Держался он весьма солидно, носил сюртук, отрастил длинные волосы, которые в сиянии электрических ламп сверкали тёмными волнами. Его голова являла полный контраст коротко остриженной голове Хироты. Харагути сидел довольно далеко от них, в углу, напротив Сансиро. Под отложным воротником у него был повязан чёрный шёлковый бант, широкими концами прикрывавший грудь. Ёдзиро сказал, что во Франции все художники носят такие банты. А Сансиро ел бульон и думал, что точно таким же бантом завязывают пояс кимоно. Разговор за столом становился всё оживлённее. Однако Ёдзиро не болтал, как обычно, он пил пиво и больше молчал, видимо, стеснялся, что было ему совершенно несвойственно.
— Не произнести ли тебе de te fabula? — тихонько сказал Сансиро.
— Здесь не место, — ответил Ёдзиро, отвернулся от Сансиро и заговорил с соседом.
— С удовольствием прочёл вашу статью, — сказал Ёдзиро, — и извлёк для себя немалую пользу.
Это выражение признательности в устах Ёдзиро поразило Сансиро. Не Ёдзиро ли нещадно поносил эту же статью в разговоре с ним? Тут Ёдзиро снова повернулся к Сансиро.
— Твоё хаори просто великолепно! И весьма к лицу тебе. — Он с особым вниманием разглядывал белые фамильные гербы. В это время Харагути, обладавший громким от природы голосом, заговорил с Нономией, сидевшим от него довольно далеко. Хирота с доктором наук прервали разговор. Остальные тоже замолчали. Всё внимание теперь было сосредоточено на Харагути и Нономии.
— Вы уже закончили свои опыты с давлением светового луча? — спросил Харагути.
— До конца ещё очень далеко, — ответил Нономия.
— Хлопотная это, видно, штука. Требует ещё больше упорства и терпения, чем наша профессия.
— Картину можно написать сразу, по вдохновению, а для физических опытов одного вдохновения мало.
— Для живописи тоже. Этим летом мне довелось услышать разговор двух старушек. Они обсуждали вопрос о том, кончился ли уже сезон дождей. Одна из них недовольно проворчала: «Вот в старину, бывало, прогремит гром, считай, что сезон дождей кончился, а сейчас всё переменилось». — «Что вы, что вы, — отвечает ей другая, — гром ещё ничего не значит». Так вот я и говорю, что одним вдохновением картину сейчас не напишешь. Не знаю, как обстоит дело с романами. Может быть, вы, Тамура-сан, нам скажете?
Писатель Тамура, сидевший рядом с Харагути, ответил, что единственным источником вдохновения для него является требование издателей поскорее сдать рукопись. Все весело рассмеялись. Затем Тамура очень серьёзно спросил Нономию, есть ли у светового луча давление и как это можно проверить.
— Из слюды или другого подобного ей материала изготовляют тонкие круглые пластинки величиной примерно с фишку в известной настольной игре, пластинки подвешивают на кристаллическую нить, помещают в вакуум, затем на их поверхность под прямым углом направляют свет дуговой лампы. Под давлением света пластинки приходят в движение.
Все с интересом слушали Нономию. Сансиро вспомнил, как сразу же по приезде в Токио пришёл в лабораторию к Нономии и увидел подзорную трубу. «Вот, значит, какое сложное устройство было в той
