По мере того как растительность скудела, обезьяночеловек спустился с деревьев и принялся основное время проводить на земле в поисках съедобных кореньев и червей.
Он принялся совершенствовать самое ценное свое дарование – хождение на задних ногах.
А поскольку надежды на лес стало мало (пища там уже не была такой обильной), человеку пришлось поневоле совершенствоваться, чтобы обживать различные климатические зоны: пустыню, лесостепь, горы, тундру. А чтобы справляться с новыми неотложными задачами, он развивал свой мозг.
С той поры, как три миллиона лет назад изменился климат, ни одно животное на планете не могло сравниться с обезьяночеловеком в умении приспосабливаться.
Внезапно он открыл для себя озера, реки, обширные травянистые равнины, где паслись стада травоядных животных.
Он оказался изначально наделен способностью сотрудничать с себе подобными, теперь совместные действия стали необходимостью. Бесполезно было в одиночку тягаться с мамонтом, пещерным медведем, шерстистым носорогом, гигантским красным оленем или саблезубым тигром. А вот группа охотников, сидящая в засаде с кольями и костяными дубинами, могла сразиться, в сущности, с любым зверем.
Прямохождение дало человеку колоссальные преимущества, а необходимые для работы навыки с невероятной быстротой развивали мозг.
У первой человекообразной обезьяны, рамапитека, мозг весил около четырехсот граммов. У охотника – уже вдвое больше.
А всего через каких-нибудь два миллиона лет мозг «гомо эректуса» – человека прямоходящего – составлял килограмм. Еще полмиллиона лет, и он опять увеличился вдвое. Таким и остается размер мозга у современного человека.
«Гомо эректус» изобрел рубило и скребок для разделывания туш животных, но за миллион лет даже не попытался усовершенствовать это бесхитростное приспособление – например, снабдить его рукояткой и использовать как оружие.
Около шестидесяти тысяч лет назад разрозненные группы «гомо эректусов» перебрались из Африки и Азии в Европу и наконец развились в «гомо сапиенс»
– особей, к которым, в сущности, и относится современный человек, каким мы его знаем.
Человек нового типа не знал, как разводить огонь, однако когда от случайной молнии загорался лес, он заботливо сохранял тлеющие головни, и огонь горел у него, не угасая, год за годом.
Он использовал его, чтобы поджигать приземистый подлесок и загонять животных в ловушку или вынуждать их срываться с круч в ущелье; использовался огонь и для приготовления пищи.
Наступило Великое Оледенение, и отныне огонь стал применяться для обогрева пещерных жилищ.
Вероятно, огонь и произвел необходимый «мозговый взрыв», поскольку обязывал человека жить в соответствии с себе подобными. невольно закладывая основы цивилизованных устоев.
Небольшая группа в двадцать-тридцать человек могла существовать так же бесхитростно, как стая животных. А вот группа из ста или двухсот поневоле должна была организовываться.
Появилась насущная потребность в законах и обычаях. Более того, человеку приходилось овладевать и определенным моральным кодексом.
Примитивные всхлипы и выкрики, вполне подходившие для общения раньше, развились в более утонченный язык.
Примерно сто двадцать тысяч лет назад на Земле существовали два основных подвида людей.
Одни, внешне наиболее схожие с современным человеком, обитали преимущественно в Африке.
Другие же – неандертальцы – были более примитивны и обезьяноподобны, но в умственном развитии своим сородичам особо не уступали. Эти люди изобрели лук и стрелу, так что теперь охотники могли убивать добычу на расстоянии. Их женщины украшали себя красной охрой.
Кроме того, они поклонялись солнцу и верили в загробную жизнь – по крайней мере, такой вывод напрашивается из того факта, что они изготавливали каменные диски, а мертвых хоронили по обряду, с возложением цветов.
Более восьмидесяти тысяч лет неандертальцы преобладали на Земле числом. И вдруг неожиданно исчезли.
А исчезновение их совпадает с внезапным подъемом их более «человекоподобных» собратьев, кроманьонцев.
Вероятно, наши предки выжили своих соперников-неандертальцев и сами приспособились жить на Европейском континенте.
В сравнении с неандертальцем кроманьонец был просто сверхчеловеком.
Кроманьонцы умели общаться не выкриками, а связной речью.
Их жрецы – или шаманы – прибегали к чародейству, помогая охотникам завлекать в засаду добычу тем, что рисовали изображения животных на стенах пещер и совершали таинственные ритуалы.
Они выработали даже определенную форму письменности, царапая на кости пометки, по которым можно было предсказывать фазы луны или чередование времен года.
Они научились делать лодки и пересекать реки, а какое-то время спустя отважились пускаться в путь даже через моря. Теперь, при наличии языка, люди могли друг с другом торговать, выменивая кремни, гончарные изделия я шкуры.
Они приручили животных: волка (он сделался собакой), лошадь, козу, стали разводить рогатый скот и овец.
Примерно десять тысяч лет назад появилось земледелие, люди стали выращивать пшеницу и овес.
И вот вскоре уже появились первые окруженными стенами города, человек вышел на новый этап эволюции.
– Как видишь, эти древние земледельцы стояли примерно на той же стадии развития, что и сегодняшние люди. Это пауки сдвинули стрелку человеческой эволюции на десять тысяч лет назад.
Найл открыл глаза, не зная точно, Стииг это произнес или кто-то другой, но старца нигде не было видно.
Юноша очнулся словно после глубокого сна. Комната, в которой он находился, казалась совершенно незнакомой.
Тогда до него дошло, что солнце светит через окна на другой стороне галереи: уже далеко за полдень. Он прикинул, что лежит здесь уже часов восемь.
Чувство глубокой безмятежности создавалось машиной умиротворения, снимающей напряжение, скапливающееся обычно после длительных умственных усилий.
Машина фокусировала ум на иллюзорной, сну подобной панораме, проплывающей перед внутренним взором.
Повинуясь какой-то внутренней подсказке. Найл поднялся, добравшись до пищевого процессора, съел тарелку супа и яблоко; закончив, с удивлением обратил внимание, что у плода совсем нет косточек.
Ел Найл машинально; всем своим существом он осмысливал сейчас явившееся ему, перебирая выводы.
Через полчаса, не успев еще обсохнуть после душа (с премудростями сантехники Найл справился с бездумной заученностью сомнамбулы), он возвратился к машине умиротворения и, улегшись под балдахин, вновь закрыл глаза.
Незаметно для себя Найл очутился среди смутно знакомого пейзажа.
На этот раз ощущения, что он лежит на кушетке, не было, все будто бы происходило наяву. Найл стоял на берегу моря, глядя в сторону плавных волнообразных гор на горизонте.
В отдалении обильно рос цветущий кустарник; тут и там виднелись пальмы, а из сухой земли пробивались стебли песколюба.
Где-то в полумиле возвышался окруженный стенами город: строения из обожженной глины, окружающая стена – смесь обожженной глины и камня.
Озирая цепь холмов, юноша внезапно догадался, что это за место. Это и есть то большое соленое озеро Теллам, и город стоит как раз на месте тех развалин, среди которых Найл убил смертоносца.
– Как ты считаешь, почему вокруг города стены? – спросил голос.
– Защищаться от диких зверей?
– Нет. От людей. Создавшие цивилизацию люди, помимо прочего, усвоили, что зерно и скот проще
