Застой. Перестройка. Отстой

жизни…

…Директор школы — сорокапятилетний стареющий бородатый математик Сергей Петрович Носенко — встретил нас очень радушно, учителей в школе не хватало; он предоставил нам в бесплатное пользование просторную, пустующую и основательную избу-пятистенок и участок черноземной земли в двадцать пять соток. Газа и телефона в избе не было. Удобства — во дворе. Но посредине дома стояла внушительная русская печь с лежанкой, которая отапливала все четыре комнаты.

…Мы стали налаживать наш непростой крестьянский быт.

Дрова мне приходилось колоть самому, но я не расстраивался. Это была хорошая физкультура. Березовые чурбаки горели долго и хорошо, хотя и оставляли опасную копоть в дымоходе. Печка нагревалась не скоро, но держала тепло до утра.

Наташа проявляла ангельское терпение. Хотя ей приходилось в селе, конечно, нелегко. Наташа выросла в интеллигентной городской семье врачей. С детских лет ее все лелеяли и оберегали…

Когда печка протапливалась, я прислонялся к ней спиной и умиротворялся. Жена смотрела на меня и удивлялась тому, что я оказался вполне деревенским гражданином.

Во время топки я иногда открывал задвижку и смотрел на огонь. Дрова умирали в печке быстро, как наши молодые дни и ночи здесь, в деревне.

В школе, помимо того, что я стал вести литературу, историю в старших классах, за мной закрепили пятый класс как за воспитателем группы продленного дня. Мне положили весьма приличную зарплату — сто сорок рублей. Это со всеми надбавками.

Наташа стала преподавать русский язык и труд для девочек. Ее оклад оставлял сто тридцать рублей. На двоих нам вполне хватало. Мы даже отсылали немного нашим родителям.

Кроме того, директор школы Сергей Петрович раз в квартал привозил нам бесплатно мешок гречишной крупы и мешок картошки.

До Кубиковска было недалеко — километров пятнадцать. Мы туда ездили на выходные — заходили к теще, часто и ночевали у нее, занимались в районной библиотеке, смотрели подшивки газет, покупали крупы, сухари, сухофрукты, грецкие орехи, хурму… Теща нам давала конфет и шоколадок…

В райцентре мы набирали домой побольше книг и уезжали. Больше развлечений у нас практически не было. Но и не читали мы никогда так много, как в те годы.

С детьми мы ладили.

Я оставался с ними на продленке, мы делали вместе уроки, я кормил их в столовой, собирал взносы за питание. Сделав уроки, мы играли в футбол, волейбол, в другие игры. Особенно ребята любили жмурки. Сначала мы выбирали, кто будет водить. Как правило, Оля Иванова, конопатая смышленая пятиклашка, считала считалку:

Раз, два, три, четыре, пять,
Шесть, семь, восемь, девять, десять.
Царь велел меня повесить,
А царица не дала.
И повесила царя.
Царь висел, висел, висел
И в помойку улетел.
А в помойке крыса
Родила Бориса.
А Борис кричит: «Ура,
Позовите доктора».

Сережка Снегирев, бойкий чернявый паренек, использовал другую считалку:

Шел баран
По крутым горам.
Сорвал травку
Положил на лавку.
Кто травку возьмет,
Тот вадить пойдет.

Снегирев никогда не говорил водить, только вадить с ударением на первом слоге, точно знал стихотворные метры.

Как бы они не считали, водить, как правило, приходилось мне.

Пока я развлекался на продленке, серьезная Наташа преподавала в основном в старших классах.

Дети у меня подобрались колоритные, многие из них состояли на учете в психоневрологическом диспансере как умственно-отсталые. Я видел: они запущенные. Многие жили без отцов. Это были очень интересные дети, совсем не понятные мне. Как, наверное, и я был непонятен им.

Особенно шалопаистых выделялось несколько — Володька Сухотин, Сережка Снегирев и Пашка Тайганов… Но обижаться на них я не мог. По ряду причин.

Как-то я вел урок литературы в пятом классе, а маленький, низенький Володька Сухотин все время елозил на парте, болтал с соседкой. Я ему пригрозил:

— Володька, прекрати. А то родителей вызову.

Он спокойно ответил:

— А у меня их нет.

Он не солгал. Он жил с бабаней (так он говорил), она получала пенсию и тянула на своей шее единственного внука.

Сережка Снегирев вдруг ни с того, ни с сего во время того же урока снял штаны и залез на парту. Класс зашелся смехом.

Я опешил:

— Ты что у/о? Ну-ка живо сядь не место — иначе я тебя в дурдом определю.

Сережка ответил:

— Я там уже был.

Иногда к нам в школу заезжал врач местного психоневрологического диспансера Юрий Нестерович Селезнев. Он проводил с нами, педагогами, занятия, как воспитывать ребят, как не травмировать их психику, приучать к труду и занятиям.

По вечерам я оставался со своими пятиклашками на продленке. И, конечно, не только играл с ними в разные игры. Обучал их, как мог, русскому языку, литературе, истории. Да что толку!

Учил как-то Сережку Снегирева говорить вместо «жрать» — «есть». Он слово «есть» наотрез отказывался употреблять.

Спросил его:

— Ты свинья, что ли, чтобы жрать?

— Нет!

— Значит, человек?

— Да.

— А что человек делает за обедом?

— Жрет.

— Да ест же, ест!

— А я по-спасски.

Я начинал снова задавать аналогичные вопросы, но получалась сказка про белого бычка.

Потом мальчуган все же согласился не говорить «жрать». Однако нашел другое словцо «трескать».