В Найле поток утолял какую-то потаенную, сугубо мужскую жажду, о наличии которой он всего несколько секунд назад и не подозревал. Ощущение было подобно прохладному напитку для першащей, пересохшей глотки; волны удовольствия расходились по отдаленным уголкам его существа, словно нервы у Найла – телеграфные провода, уходящие в отдаленные районы какой-нибудь неведомой страны.
Вспомнилось вдруг одно из самых памятных впечатлений детства: день, когда на пустыню у подножия плато неожиданно пал проливной дождь. С запада тогда подул стойкий прохладный ветер, пригнавший громады туч, и с неба пошла вдруг хлестать вода, словно какой бог опрокинул огромное ведро или – еще вероятнее – водопад. Когда скопившаяся вода побежала по высохшему руслу ручья, земля вдруг зашевелилась и наружу из слякоти стали выталкиваться крупные лягушки-валы. С треском начали лопаться какие-то пустые горошины, и через полчаса земля оказалась покрыта пестрым ковром из цветов – белых, красных; желтых, синих, оранжевых, розовато-лиловых.
Большие лужи кишели головастиками и водорослями, а кваканье лягушек перекрывало глухой шум дождя. Это было, пожалуй, самое памятное и радостное событие его детства. И теперь, поглощая энергию девушки, Найл чувствовал, как его собственное существо превращается в цветок, внезапно высвечивая равным светом до этой поры и неведомые области сознания.
Минут через пять тело будто отяжелело от избытка удовольствия; кидать ни взять голодный, проглотивший обильный обед. Когда Найл поднялся, его обнаженное тело лучилось, будто над кожей искрились тысячи крохотных точечек света. Он рухнул на стул – старомодный, с изогнутыми ручками и подушкой на сиденьи – и с глубоким вздохом расслабился. Сердце словно замедлилось до половины своей обычной скорости.
По крайней мере теперь он понимал, отчего убийцы взяли с собой девушку. Она была для них источником энергии, обновителем жизненной силы. Находясь с ней в телесном контакте, он, можно сказать, ощущал присутствие тех мужчин, что ему предшествовали. Найл не чувствовал ревности. Давать энергию было предназначением этой девушки, она рада была отдавать ее любому мужчине, который мог бы ее принять.
В эту секунду осенило и то, почему Вайг вел себя так странно в присутствии девушки. Он наверняка как- то подспудно чувствовал, что та способна восстановить его убывающую энергию. От этой мысли душа наполнилась радостной надеждой. Сама лучащаяся жизненность убеждала в том, что девушка способна исцелить недуг Вайга. От брата же требуется единственное – впитывать из ее тела энергию до тех пор, пока не восстановятся собственные жизненные силы.
От этой мысли Найл так взволновался, что вскочив, сделал шаг к двери, прежде чем вспомнил, что гол. И накинув уже было тунику, вспомнил нарекание старца насчет торопливости, за которую именно он сегодня, кстати, уже поплатился. Эта мысль охладила Найла, он бросил тунику на пол и снова сел.
Еще раз пристально посмотрев на спящую девушку, он испытал жалость и благодарность. Она несла в себе тайну жизни; вместе с тем мужчины, держа девушку для своих нужд, превратили ее в своего рода дойную корову. Лежа неподвижно с закрытыми глазами, она походила на покойницу: пятна румянца истаяли со щек, дыхание едва заметное.
Проникновение в мозг равносильно было вхождению в первородный мрак, не было даже разрозненных сполохов-снов. Прощупывая чуть раньше ум девушки в больнице, он воспринимал ее спящее сознание эдакой подрагивающей зарницей на горизонте. Сейчас у нее в уме не было ничего – бескрайняя тьма.
Внезапно Найлом овладело неудержимое желание выразить девушке свою благодарность, возвратив хоть немного своей избыточной жизненности, которую впитал с ее помощью и которая в свою очередь еще выше подняла его жизненный тонус. Циновка из озерной травы наполовину соскользнула, от чего вид у девушки стал какой-то доподлинно несчастный и покинутый, будто ее швырнули сюда с проезжающей мимо повозки.
Найл, наклонившись, поправил циновку, после чего перевернул и опять накрыл ею тело. Затем он снова улегся на девушку, предусмотрительно оперевшись на локти. Вместе с тем теперешняя поза казалась до странности неудобной. Он слез с девушки и лег возле нее на постель. Затем, обняв ее одной рукой за талию, а другой прихватив за ягодицу, поднял ее и взвалил на себя. Она была на удивление легка, но из-за полной расслабленности никак не держалась в таком положении; пришлось сначала, потянувшись, выпрямить ей ноги, затем приспособить между ней и собой циновку, и придерживать девушку за обе ягодицы. Голова у нее была повернута в сторону, так что щека приходилась Найду напротив рта.
Найл дал себе расслабиться до полной восприимчивости, пока сознание не уподобилось пустому сосуду. Теперь ясно было, отчего первый контакт вызвал чувство какой-то скрытой рассогласованности. Он ожидал от девушки прилива энергии, а это шло вразрез с полярностью подстилки. Более того, он лежал сверху, и циновка проводила энергию снизу вверх, против силы тяготения.
Теперь единственно, что надо было, это использовать циновку для скапливания определенной энергии, что сейчас пульсировала внутри него; он добился этого, представив, что энергия скапливается в районе груди и бедер. В определенной точке он вообразил, как эта энергия впитывается прохладной и скользкой озерной травой, и почувствовал, что дело двинулось. Через секунду он губами почувствовал, что щека у девушки стала теплее.
Казалось очевидным, что откачка энергии – процесс прямо противоположный впитыванию. Между тем в обоих наблюдалось любопытное сходство. Начать с того, независимые сущности Найла и девушки слились воедино, словно две дождевые капли. Подобное слияние напоминало по сути половой акт самозабвенно отдающихся друг другу любовников. Рассуждая примитивно, они сделались мужем и женой. Давать энергию было невыразимо приятно – настолько, что после недолгого перерыва Найл ощутил потребность проделать это еще раз. Он скопил очередной заряд в груди и бедрах, и единым сокращением мышц освободился от него, оросив энергией циновку. Делая это, он смутно сознавал, что повторяет некий глубоко универсальный процесс, существующий испокон веков.
Делая то же самое в третий раз, Найл почувствовал, что девушка начинает откликаться. Удовольствие от впитывания жизненной силы постепенно приводило ее в чувство. В темноте ее сознания, казалось, нарождался рассвет.
Спустя секунду девушка чутко замерла; Найл тоже затаил дыхание, пытаясь унять стук сердца. Девушка пошевелилась как во сне и двинула головой, от чего ее губы переместились к губам Найла. Найл почувствовал, как ресницы у нее затрепетали, а рот приоткрылся.
Через секунду он пронзительно вскрикнул от боли: дикарка впилась ему зубами в нижнюю губу. Поскольку в этот момент Найл был полностью сосредоточен на уме девушки, его шок отразился вспышкой у нее в мозгу. Она не отцепилась и тогда, когда Найл дернулся и та слетела с него на кровать. Казалось, все: прокусила губу насквозь. Он пихнул дикарку так, что та юзом пролетела по кровати и шлепнулась на пол. Найл сполз с кровати, не исключая того, что дикарка накинется снова. Но та лежала на полу неподвижно, вниз лицом, подогнув под себя одну ногу.
Первой реакцией была ярость. Боль была жгучая, а по щекам, смешиваясь с капающей на грудь кровью, струились слезы. Найл схватил лежащую на полу тунику девушки и притиснул к нижней губе. Когда кровь в основном впиталась, он осторожно потыкал рану кончиком пальца, одновременно попробовав с другой стороны языком. К счастью, язык и кончик пальца не сомкнулись. Но губа уже успела распухнуть, как от хорошей зуботычины.
Найл грубо перевернул девчонку ногой. Когда та опрокинулась на спину, обнаружилось, что глаза у нее широко открыты. Приоткрыт и рот, а по подбородку сбегает струйка крови, перемешанная со слюной. Землистый оттенок кожи напомнил о трупе, который Найл видел поутру в больнице, и сердце внезапно сжалось от страха. Если она мертва, то утеряно последнее связующее звено с магом. Он упал возле нее на колени, но сердце у самого колотилось так яростно, что невозможно было вызвать расслабленность, необходимую для прощупывания ума. Тогда он схватил запястье девушки, пытаясь замерить ей пульс. Не сумев этого сделать, Найл вдруг с уверенностью подумал, что девушка умерла, и душа наполнилась холодным отчаянием. Нагнув голову, он приложил ухо к ее левой груди. Когда через несколько секунд дыхание слегка успокоилось, он смог уловить слабый пульс. Облегчение было такое, что Найл прикрыл глаза и испустил глубокий вздох.
Осторожно пропустив обе руки под тело девушки, он поднял ее на кровать. Из уголка рта у нее сочилась тонкая струйка крови. Найл хотя и знал, что кровь его собственная, но тем не менее почувствовал себя неуютно и отер кровь носовым платком, после чего закрыл незрячие глаза девушки.
