Найл сошел бы за управителя, назначенного пауками. Стремления к «свободе» у них не было.
Тем не менее, люди отличались от пауков в одном, основном: своей неуемной тягой к «новинкам». Найл вскоре усвоил, как это можно использовать, чтобы усились тягу к свободе. Слуги жуков теперь чего только не мастерили: газовые лампы, часы, кухонные приспособления, механические игрушки, электрические фонарики, детские книжки с картинками, даже велосипеды. Попадая впервые на глаза жителям города пауков, подобные вещи производили сенсацию. Механические игрушки пользовались таким спросом, что взрослые выменивали их на одежду и еду. Но представляющих интерес товаров в городе пауков было не так уж много – один чудак, по слухам, предложил отбатрачить сотню часов за газовую лампу! Сознавая всю безвыходность положения, Найл решил ввести в обиход самое поразительное из всех известных новшеств: деньги. В обмен за каждодневный труд люди стали получать медные монеты, отливающиеся на специально построенном монетном дворе. Эти монеты они могли использовать для покупки еды, одежды и «новинок».
Результат превзошел все ожидания. В течение недели люди выкладывались как могли, чтобы скопить побольше денег на «новинки». В окнах с наступлением темноты теперь горели газовые лампы. Производители одежды и обуви начали изготавливать «роскошь», за которую можно было надбавить цену. Булочники взялись испекать пироги, торты, пряники, и серый грубого помола хлеб, с незапамятных времен бессменный рацион большинства, уступил место ситным белым булкам, выпекающимся каждый день. Из города жуков пришла мода на прически; вскоре все женщины города пауков щеголяли в ярких нарядах и стеклянных бусах. Едва последовало разрешение на совместное проживание мужчин и женщин, (пауки держали их раздельно), как оба пола перестали обитать в скученных подвалах, и начали занимать пустующие здания. Целых стекол в городе пауков считай что не сыскать было. Теперь, когда слуги жуков освоили изготовление стекла, мужчины и женщины стали посвящать свободное время ремонту и обустройству своих новых семейных гнезд. Когда-то с наступлением вечера город пауков погружался во мрак и безмолвие. Теперь по вечерам на улицах было еще более людно, чем днем. И у гуляющих пар вид был уверенный, какой-то просветленный. Все это читалось в людских глазах – любо-дорого взглянуть! Найл не тешил себя иллюзиями, понимая, что большинство этих людей напоминает неискушенных ребятишек, да к тому же еще и корыстных. Тем не менее, начало положено. Через несколько поколений – Найл, видно, и не доживет до этих времен – они, глядишь, способны будут решать свою судьбу самостоятельно.
Вот почему Найл так волновался перед заседаниями Совета: каждое из них было вехой. Из двадцати членов Совета четверо были из города жуков, и на первых порах по сути главенствовали, задавая тон заседаниям своими предложениями и рекомендациями. Теперь же надо было быть дотошным наблюдателем, чтобы отличить этих представителей на общем фоне. На прошлом заседании один из членов Совета предложил, чтобы в темное время суток улицы освещались газовыми фонарями, расходы за которые должны нести жители соответствующих улиц. Только Найлу было известно, что в древности расходы на уличное освещение брала н ' себя мэрия. Или еше пример: один повар, обеспечивавший как-то раз ночным питанием сотню мастеровых, попросил разрешения переделать пустующее помещение в обеденный зал, где люди могли бы за деньги питаться еде и, которую он берется готовить с помошью семьи; только Найлу было известно, что понятие харчевни старо как мир. Или взять гужевых, когда-то обслуживавших исключительно служительниц и по большей части простаивавших в ожчдании хозяев; эти теперь предлагали на коллективных началах организовать систему общественного транспорта. Волнение разбирало при мысли, что все эти люди – Найл в мыслях называл их своими людьми – начинают постепенно привыкать к самостоятельности, и что когда-нибудь этот период займет важное место в книгах по истории.
И надо же: теперь, именно тогда, когда люди начинают оценивать значение свободы, это убийство грозит поставить крест на всем, что достигнуто. Найл сознавал, что многие пауки крайне недовольны существующим положением; к людям они всегда относились как к рабам, чья жизнь значит не больше, чем жизнь распоследней букашки. А теперь им заявляют насчет этих двуногих паразитов, что они, дескать, под особым покровительством Нуады, богини Дельты, и потому Смертоносец-Повелитель требует, чтобы с ними обращались как с равными, вон даже закон издали. Абсурд' конечно. Ничто не может заставить паука относиться к человеку как к ровне. Но, привычные к подчинению, пауки соблюли букву закона и перестали обращаться с людьми как с существами низшего порядка. Однако презрение к двуногим сохранилось, только теперь не выражалось открыто. А поскольку сами люди по-прежнему относились к паукам с боязливым почтением, открытой вражды не возникало.
Но совсем иное положение сейчас, когда двуногие гниды посмели убить смертоносца. За это, безусловно, надо сурово наказать – как в былые времена, когда зарвавшихся наглецов пытали и казнили, иной раз по сотне кряду!
Дравиг сказал, что Смертоносец-Повелитель от соглашения не отступится, и к человеческой жизни пауки будут относиться с почтением. Но пауки с их развитой телепатией гораздо точнее сознают чувства друг друга, чем люди. Если критическая масса окажется чересчур велика, то даже деспотичный Повелитель вынужден будет пересмотреть политику…
Из этих неуютных размышлений Найла вывели двое гужевых, усердно пробирающихся через глубокий снег. В повозке сидел дородного вида мужчина, потряхивающий головой от плохо скрываемого нетерпения. Найл узнал надсмотрщика Бродуса, видного члена Совета Свободных Людей. Едва Бродус заметил Найла, как раздражение на его лице сменилось тароватой улыбкой. Он сидя поклонился.
– Доброе утро, Ваше Высочество, прошу простить за опоздание.
– Доброе утро, Бродус (дородное лицо преобразилось, в улыбке появилось нечто самодовольное: нравится, когда имя произносят вслух). Боюсь, мы все задерживаемся. Ты, пожалуйста, передай Совету, что я буду через несколько минут.
– Безусловно, Ваше Высочество, – выбираясь на снег, он метнул гневный взор на гужевых.
Найл двинулся по ступеням наверх, и в это время навстречу быстрым шагом стала спускаться Нефтис.
– С тобой дожидается встречи принцесса Мерлью, – сообщила она шепотом.
– Какая встреча?! У меня заседание Совета.
– Я ей сказала.
– Хорошо, Спасибо, Нефтис.
Когда он приблизился к комнате, дверь отворилась и вышла Мерлью: должно быть, специально караулила.
– Доброе утро, Найл.
– Доброе утро, принцесса, – специально упомянул официальный титул.
Короткое красное платье из паучьего шелка, подчеркивающее формы, делало ее ослепительно красивой, медно-золотистые волосы были зачесаны за спину.
– Тебе, наверное, холодно, – она взяла обе его руки в свои. – Ну конечно, ты же весь продрог! И лицо вон тоже, – она ласково положила ладони ему на щеки; тепло, приятно. Чувствовалось, как поспешность отходит на второй план. Ну что ты будешь делать, никак не удается охладеть к Мерлью, во всяком случае, надолго.
– У меня заседание Совета…
– Я знаю. Пускай подождут. У тебя есть привилегия.
– Точность – оружие королей.
– Умница! – она рассмеялась. – Надо запомнить. Хотел было сказать, что вычитал это в старой книге, но Мерлью перебила:
– У меня для тебя подарок. Найл неопределенно хмыкнул, стаскивая башмаки и толстые шерстяные носки.
– Новая служанка. Звать Савитра. Я ее вышколила сама. Найл возился с застежкой на сандалии и был благодарен, что лица у него не видно.
– Спасибо, но я не могу ее принять.
– Почему же?
– В этом доме командуют женщины. Проблем не оберешься.
– Все будет в порядке, я уверена. Я поговорю с твоей матерью.
– Лучше не надо. А почему бы тебе не отдать ее моему брату?
– Знаешь ли, у Вайга… – она заговорила тише. – У Вайга уже хватает ублажительниц, – сказала
