игнорировал все ее слова и доводы. В конце концов, когда она начала на него давить, он провозгласил громким писклявым голосом: «Я больше никогда не буду есть горох».
Мама притворилось очень озабоченной, но можно было догадаться, что думает она совсем не о горохе, а о более важных вещах, которые не дают ей спокойно жить.
— Ешь свой гребаный горох, — неожиданно сказал отец.
Это было необычно. Он никогда не вмешивался в воспитание детей. Мне казалось, что у брата не было выбора: он должен просто заткнуться и начать есть горох.
Но, к моему удивлению, он упрямо смотрел на отца.
Это становилось занятным.
Мой пейджер продолжал звонить, он посылал сигналы секса моей совести и моему пустому карману. Желание получить деньги победило, и я машинально схватил вибрирующую коробочку, не обращая внимания на Кристи.
— Все в порядке? — ее вопрос вытащил меня из комнаты пыток.
— Нет, я в порядке. Конечно, да… Я в порядке. Все хорошо.
Но чем больше я говорил о том, что все хорошо, тем меньше в это верил.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — поинтересовалась Кристи.
— Нет, это насчет работы. Мне нужно позвонить, — выдал я ей жалкое подобие улыбки, стараясь оставаться спокойным, но непроизвольно напрягаясь, как задница бодибилдера.
— Хочешь, я пойду с тобой? — заботливо спросила она.
— Нет! — почти выкрикнул я.
Это прозвучало слишком громко и резко, и мне тут же захотелось забрать свои слова обратно, еще до того, как они сорвались у меня с языка.
Кристи вздохнула. А что ей еще оставалось делать, когда я внезапно, прямо на глазах, превратился из милого бойфренда в хамоватого идиота?
— Дэвид, что такое? Что случилось? — повторила вопрос Кристи.
Она была неравнодушной. И я любил ее за это.
За обеденным столом воцаряется пугающая тишина, как в тех вестернах, когда лесоруб обвиняет друзей в воровстве, и все ждут, чей пистолет выстрелит первым.
— Ешь свой хренов горох или я затолкаю его тебе в глотку, — гавкает мой отец.
Понятно, что он не шутит, но мой низкорослый братец даже не шевелится.
— Ты будешь сидеть на этом гребаном стуле, пока не сожрешь этот гребаный горох! — выкрикивает отец и краснеет, его вены вздуваются, а я представляю, что если бы можно было повернуть клапан в его голове, то мы понаблюдали бы, как из его ушей валит дым, словно в старых мультиках.
Медленным движением мой брат цепляет на вилку горошину, осторожно кладет ее в рот и заглатывает со страдальческим выражением лица.
Тихо. Очень тихо. Ужасная звенящая тишина.
После того как исчезли еще три ненавистные горошины, все возобновили свое веселое подшучивание друг над дружкой. Все, кроме моего отца. Он не сказал ничего. Я внутренне рассмеялся. Мой маленький гениальный брат просто сделал его.
— Кристи, извини, мне правда жаль. Мой босс, он… чего-то хочет от меня. Так что извини… — дал я задний ход, пытаясь сгладить ситуацию.
— Я ничего не понимаю… Чем ты занимаешься?
— Служба доставки: посылки, конверты, документы, знаешь ли. Я езжу в Малибу, Беверли-Хиллз или Уолли, и, если я работаю ночью или делаю срочный заказ, это приносит мне неплохие деньги. Поскольку родители бросили меня, мне надо зарабатывать. Это хорошая работа, кроме моего выродка босса, — говорю я тихо, доверительным тоном, — он хочет это… совратить меня.
— О господи, но это же противозаконно! Хочешь, я скажу отцу? Он, вероятно, может…
Конечно, я не захотел, чтобы папочка вмешивался в мои дела:
— Нет, все в порядке, я поговорил с владельцем. Он на моей стороне. И я не хочу потерять работу.
— Конечно-конечно. Ладно, жалко. Если я чем-то могу помочь, ты только скажи, договорились?
Только сказать? Она выдала это так, будто это самое легкое дело в мире.
Сказать?
— Я пойду позвоню и… Я сейчас вернусь, — я повернулся к ней спиной, — извини. Ты простишь меня?
— Конечно, — проговорила Кристи, — я просто счастлива, что ты настолько доверяешь мне, чтобы сказать правду.
— Да, — буркнул я.
Я почти верил себе. Верил в службу доставки.
Мой отец сорвал свою ярость на посуде. Я едва успел положить в рот последний кусок ростбифа, как он наклонился и выхватил у меня тарелку. Он забрасывал ножи и вилки в посудомоечную машину — дзынь-дзынь-дзынь — со всей остальной посудой, а потом расставлял по местам резкими, быстрыми движениями — бум-бряк-звяк. Потом он рухнул в кресло, врубил телевизор и раздраженно засопел…
Много лет спустя я прочел рассказ Эдгара Аллана По о парне, который убил какого-то старого скрягу, похоронил его под своим домом, а потом чуть не тронулся умом. Ему начало казаться, будто он слышит, как все громче и громче бьется сердце покойника. Он терпел, пока мог, а потом сломался и пошел признаваться в преступлении полицейским.
Именно так я помнил храп моего отца: все громче и громче, пока это не становилось нестерпимым.
У мистера Хартли была для меня работа, хорошая работа, отличная работа, прямо сейчас, за двести баксов. И правда — отличная работа.
— Конечно, мистер Хартли. Я полностью готов.
Он довольно хихикнул:
— Замечательно. Дэвид, мы получили прекрасный отзыв о тебе, и твоя субботняя клиентка была очень довольна и приветлива.
— Я ценю это, это много для меня значит… Спасибо.
Я был доволен, потому что меня похвалили. Мне сейчас так нужно было одобрение. Я легко трепался с мистером Хартли. Мне легче было делать это с моим сутенером, чем с девушкой, в которую я был влюблен.
— Но мне интересно знать, что случилось в понедельник…
Я, как наяву, услышал играющий где-то вдалеке зловещий орган: «Та-та-та-там». Судьба стучится в дверь. Мое самообладание и легкое настроение улетучились. Что я сделал? Чего я не сделал? Что я сказал? Я сказал что-то не то? В каком дерьме я сейчас? Любит ли Брэдди мамочку?
— Э-э-э… ничего… Почему… она что-нибудь сказала?
У меня все сжалось внутри, даже дрожь пробила.
— Почему бы тебе не рассказать в точности, что произошло?
Мистер Хартли, чертов ублюдок.
Говори поменьше, а если сомневаешься, говори еще меньше.
— Ну… Это была обычная работа, вы знаете… — ответил я кратко.
Казалось, что сказать короче невозможно.
— Она не выглядела… расстроенной?
«Если я посмею сказать, что она не выглядела расстроенной, он поймет, что я лгу; но если я признаюсь, что она была не в себе, значит, я буду отвечать за все то дерьмо, что произошло после моего визита. Но буду ли?»
