Поднятые на белой кошме. Ханы казахских степей

что ему было отказано в престоле; и на трон царствования воссел его брат Дост-султан, человек с качествами факира и дервиша, т. е. с качествами мусульманского мистика [Шаджара-йи турк, изд., т. 1, с. 234].

Итак, действовавшая в рассматриваемую нами эпоху система давала в руки хана огромную власть, фактически бесконтрольную. Но всякий раз каждый отдельный правитель имел лишь тот объем власти, который давали ему его личные качества, врожденные добродетели. Если государь был сильной личностью, то его власть была абсолютной и решающее слово всегда оставалось за ним, даже если он действовал вопреки мнению своего окружения; едва ли не единственным ограничением воли могущественного хана- Чингизида служила Яса Чингизхана. Если же хан был слабым, заурядным человеком, то „и ртом и языком и волею“ его правило его ближайшее окружение в лице какого-нибудь „умного атабека“, „энергичного инака“ и т. п.; но, чаще всего, фактическая власть в государстве в таком случае принадлежала могущественнейшему из султанов, который нередко также принимал ханский титул; бывало и так, что в одном государстве в одно и то же время титул хана носило сразу несколько султанов. Поэтому у авторов, хорошо знавших положение дел в чингизидских улусах, можно встретить уточнение, что именно такой-то „сейчас является старшим ханом“ (по-тюркски: улуг-хан, катта-хан; по-персидски: хан-и бузург, хан-и калан), а такой-то „младшим (малым) ханом“ (по-тюркски: кичик-хан; по-персидски: хан-и хурд): для обозначения же „мелких ханов“ в источниках употребляется термин келте-хан (келте — персидское слово и означает: старый, потерявший свою силу зверь; куцый, с отрубленным хвостом; короткий, мелкий, негодный, ничтожный). К этой теме мы еще вернемся во второй главе настоящей книги.

Чингизид, облеченный титулом хана, чеканил со своим именем монету (право, которое тогда считалось одним из основных признаков независимого государя) и был окружен многими другими внешними знаками отличия. Местопребывание хана (ставка) называлось орду (орда). Шатер хана размещался отдельно от других, в самом центре лагеря, выделялся величиной и роскошью и охранялся особой гвардией. Прочие шатры разбивались лишь потом и около ханского двора; причем каждый член царствующей фамилии, каждый придворный чин и военачальник знал точно место своего шатра, соответствовавшее его положению и званию, т. е. направо или налево от шатра хана, в первом, втором или третьем ряду он будет жить в орде. Вот как, к примеру, описывает Гильом Рубрук орду Бату-хана (ум. в 1255 г.). „Итак, когда я увидел двор Бату, я оробел, потому что собственно дома его казались как бы каким-то большим городом, протянувшимся в длину и отовсюду окруженным народами на расстоянии трех или четырех лье. И как в Израильском народе каждый знал, с какой стороны скинии должен он раскидывать палатки, так и они знают, с какого бока двора должны они размещаться, когда они снимают свои дома с повозок. Отсюда двор на их языке называется ордой, что значит середина, так как он всегда находится по середине их людей, за исключением того, что прямо к югу не помещается никто, так как с этой стороны отворяются ворота двора. Но справа и слева они располагаются, как хотят, насколько позволяет местность, лишь бы только не попасть прямо пред двором или напротив двора“ [Рубрук, с. 119].

Порядок размещения людей в орде подробнее всего описывается в книге Мухаммада ибн Хиндушаха Нахчивани „Дастур ал-катиб фи тайин ал-маратиб“, законченной вчерне в 1360 г. В разделе „О назначении йуртчи“ он пишет так: „Одно из главнейших дел нужных для государства и управления делами султанства то, что государю в летовках и зимовках, на привалах, станциях и охотничьих стоянках, и вообще в каждом месте, где он остановится, отводится определенный йурт, с тем, чтобы царевичи, эмиры, везиры, инаки и государственные сановники и сподвижники его величества, увидев этот йурт, знали каждый, где его собственный йурт и где остановиться; пока не назначен йурт государя, до тех пор и их йурт не определяется. Так, например, царевичи располагаются по правую сторону и близ государя. Улусные эмиры также располагаются по правую сторону, которую называют „бараунгар“; везиры же и члены дивана располагаются на стороне „джаунгар“, т. е. по левую сторону царского йурта; инаки — вокруг государя, а сановники государства, если они из тюрок, идут в йурт эмиров, а если они из таджиков, то — в йурт везирей. Битикчии, сайиды, казии, имамы и муллы останавливаются перед (походною) соборною мечетью…“ [Мухаммад ибн Хиндушах, л. 232б-233а].

При представлении хану соблюдались определенные формы придворного этикета: представляемый должен был снять с себя оружие, не касаться порога и веревок шатра, говорить с ханом, преклонив колено и т. д. Этикеты монгольского двора, придворные празднества и церемонии с той или иной степенью полноты описаны у Плано Карпини, Гильома Рубрука, Ибн Баттуты и др. Не вдаваясь в подробности, отмечу лишь, что ханский двор (орду) являлся не просто политическим центром государства, но он одновременно служил и своеобразным государственным университетом, где проходили свою школу государственные мужи. Рассказывается, что был некий неотесанный человек по имени Элджидай, который, нарушив обычай, вступил в связь с наложницей своего старшего брата Илукз-нойона. Илукэ хотел убить брата, но тот убежал от него и прибыл к Угедей-хану (правил в 1229–1241 г.). Угедей попросил его у Илукэ, и Илукэ подарил его хану. Этот Элджидай постоянно ходил в ханской ставке, пишет Рашид ад-Дин, „изучил правила хорошего тона, придворные обычаи и искусства и постепенно превратился в уважаемого эмира“ [Рашид ад-Дин, т. 1, кн. 1, с. 95].

Во время торжественных церемоний хан восседал на троне, который также являлся одним из основных символов верховной власти. Согласно описанию китайских авторов, трон Чингизхана был „как сиденье проповедника в буддийском монастыре и также украшен золотом“ [Мзн-да бзй-лу, с. 187, прим. 405]. А вот трон внука Чингиз-хана Гуюка (правил в 1246–1248 г.) представлял собой настоящее произведение искусства. Трон размещался внутри огромного шатра из пламенно-красного пурпура на высоком помосте из досок; он был „из слоновой кости, изумительно вырезанный; было там также золото, дорогие камни, если мы хорошо помним, — вспоминает Плано Карпини, — и перлы; и на трон, который сзади был круглым, взбирались по ступеням. Кругом этого седалища были также поставлены лавки, где госпожи сидели на скамейках с левой стороны, справа же никто выше не сидел, а вожди сидели на лавках ниже, притом в середине, прочие же сидели сзади их“ [Плано Карпини, с. 77]. Этот замечательный трон, по словам Плано Карпини, был сделан одним из пленных русских мастеров по имени Козьма. Исключительной роскошью отличалась орда Хулагуида Газан-хана (правил в 1295–1304 г.) и орда Джучида Узбек-хана (правил в 1313–1341 г.). В частности, трон Газан-хана был „золотой“ и усыпан жемчугом и яхонтами; он размещался внутри „золотой палатки“, поэтому ставка Газан-хана называлась „Орду-и заррин“ („Золотая орда“, „Золотая ставка“). Над постройкой „золотой палатки и золотого престола“, по свидетельству Рашид ад-Дина, везира и историографа Газан-хана, в течение трех лет трудилась большая группа знаменитых мастеров и искусных зодчих [Рашид ад-Дин, т. 3, с. 189–190].

Не всегда ханский трон представлял собой деревянное богато украшенное кресло с ножками. Для многих государей троном служила установленная на возвышении подушка, устланная богато вышитой золотом и украшенной драгоценными камнями подстилкой. Сзади и по бокам ее, чтобы было на что опереться, ставили вертикально также три хорошо набитые круглые подушечки. Поэтому в сочинениях средневековых мусульманских авторов нередко можно встретить выражения типа: такого-то усадили на „четырехподушечный Престол“; такой-то утвердился на „подушке царствования“ и т. п. В источниках упоминается также „походный трон“ (тахт-и раван); он представлял собой нечто вроде балдахина с колонками, раскрашенными и позолоченными, который может закрываться при плохой погоде.

Внешних символов царской власти было немало. Автор настоящих строк не ставит перед собой задачу дать их полный перечень с историческими примерами; но напоследок упомяну здесь еще о двух важных символах власти — знамени и хутбе. Знамя хана водружалось в ханской ставке. У Чингиз-хана, согласно известиям средневековых авторов, было большое совершенно белое знамя; у Мухаммада Шейбани-хана, основателя государства Шибанидов в Средней Азии, также было белое знамя. На знамени некоторых государей имелись изображения, надписи и т. п. В частности, на знамени главы династии Кара- коюнлу, или туркмен Черного барана (1378–1469), было изображение черного барана, откуда, между прочим, и название этой династии. Высшее число знамен, которое могло быть у одного хана, было девять. Девять знамен было, кстати сказать, у Чингизхана, у первых казахских ханов, у верховного предводителя моголов Чагатаида Махмуд-хана (правил в 1487–1508 г.).

Хутба — проповедь по пятницам и в праздничные дни в мечети с