1233 г.) и его сыновей. В конце 30-х годов XIII в., во время похода монголов в глубь Европы, в „золотом роде“ произошел новый раскол: Бату, глава Улуса Джута, смертельно поссорился с Гуюком, старшим сыном великого хана Угедея (правил в 1229–1241 г.), и царевичем Бури, внуком Чагатая, сыном Мутугена от служанки. В „Сокровенном сказании“ эта ссора Чингизидов описана так (приводим отрывок из источника в переводе Н. П. Шастиной): „Когда войско возвратилось, то был устроен пир, на котором присутствовали все князья. Будучи старшим, я (рассказывает Бату) одну или две чаши вина выпил раньше других. Бури и Гуюк рассердились, покинули пир и, садясь верхом на своих лошадей, бранили меня в то же время. Бури сказал: „Бату не выше меня, почему он пьет раньше меня? Эта старая баба с бородой. Одним ударом я могу опрокинуть его наземь“. Гуюк сказал: „Он старая баба с луком и стрелами. Я прикажу избить его палкой!“ Другой предложил привязать мне деревянный хвост“ [Шастина, 1957, с. 232, прим. 152].
Эта пьянная ссора обошлась недругам Бату очень дорого: потомству Гуюка она стоила царства, а царевичу Бури — жизни: впоследствии, при Менгу-хане (правил в 1251–1259 г.), Бури был выдан оскорбленному им Бату и по его приказу казнен. Но все по-порядку.
Согласно рассказу Джувайни и Рашид ад-Дина, когда наступил новый (1248) год, великий хан Гуюк заявил о своем желании отправиться в свой родовой удел на Эмиле, где климат будто бы был более благоприятен его слабому здоровью. Весной, когда погода склонилась к теплу, он со своим войском выступил в те пределы. Соркуктани-бики, вдова Тулуя, отправила нарочного и предупредила Бату, главу Улуса Джута, что великий хан имеет против него враждебные намерения. Бату выступил во главе большого войска против Гуюка. Однако встреча двух враждующих Чингизидов на поле боя не состоялась: через несколько переходов, еще в пределах самой Монголии, Гуюк-хан умер. Это известие застало Бату в Алакамаке, в семи днях пути от города Каялыка (т. е. в южной части Семиречья, около гор Ала-Тау). Когда, после исполнения обрядов оплакивания, останки Гуюк-хана были преданы земле, Бату созвал к себе, в Алакамак, царевичей для совещания о престолонаследии [Джувайни, изд., т. 1, с. 215–218; пер., т. 1, с. 260–263; т. 2, с. 557; Рашид ад-Дин, т. 2, с. 121–122;]
Почему именно Бату? Дело в том, что Бату (ум. в 1255 г.) в то время пользовался наибольшим авторитетом и занимал главенствующее положение в роде Чингизидов. Хотя его старший брат Орда-Ичен был еще жив, тем не менее считалось, что „Бату всем царевичам старшой (
А вот как описывается ход сходки царевичей и военачальников после смерти Гуюка в „Юань ши“. Бату первый подал голос о возведении Мунке, старшего сына Тулуя от его старшей жены Соркуктани, на ханский престол. Но тут встал эмир Бала, посланник вдовы Гуюка, ханши Огул-Каймыш, и сказал:
„Некогда Угедей завещал, чтобы после него внук его Шилмынь (Ширамун) наследовал престол, что всем князьям и чинам известно. Ныне Шилмынь находится еще в живых, но выбор обращен на других: каким же останется Шилмынь?“ Тогда выступил Мугэ, младший брат Мунке, и так возразил на замечание Бала:
„Правда, было завещание Угедеево и кто посмеет противоречить оному? Но на прошлом съезде выбор Гуюка произведен ханшею Толигай-хана и вами. Итак, в то время вы сами нарушили помянутое завещание Угедея; теперь того же хотите обвинять в том?“ Бала ничего не мог ответить на это. Тогда слово взял Уланхада и сказал: „Мунке разумен и проницателен; это всем уже, известно; мнение князя Бату очень справедливо“. Все поддержали это предложение. Бату немедленно отдал приказ войскам. „Войска были согласны с ним, и сим образом утвержден выбор“ [История дома Чингисова, с. 305–306, 309].
Приведем теперь сообщения Джувайни и Рашид ад-Дина о сходке царевичей в Алакамаке в 1248 году. По призыву Бату в Алакамак (около гор Ала-Тау к югу от Или) съехалось со всех концов обширной империи великое множество царевичей, их родичей и вельмож; но все же некоторые из сыновей Чагатая и Угедея под разными предлогами на собрание не явились; не явилась и вдова Гуюка Огул-Каймыш, а ее сьновья, Коджа и Наку, только два дня пробыли в Алакамаке, но оставили там от своего имени вельможу Тимур-Кадака, уполномочив его присоединиться к какому бы то ни было решению царевичей. Все оставшиеся царевичи засвидетельствовали Бату, как самому главному в роде Чингизидов, свое уважение и готовность подчиниться его решению в вопросе о наследовании престола и регенте.
Бату остановил свой выбор на Мунке (по-тюркски Менту), старшем сыне Тулуя. „Мунке, — сказал Бату в своей речи на съезде царевичей, — видел своими глазами и слышал своими ушами Ясу и ярлык Чингиз- хана“; к тому же он видел добро и зло в этом мире, во всяком деле отведал горького и сладкого, неоднократно водил войска в разные стороны на войну; этот царевич сам по себе очень умен и даровит и подготовлен к царствованию. „При наличии его, — продолжал Бату, — каким образом кааном станет кто- либо другой? Тем более, что дети Угедей-каана поступили вопреки словам отца и не отдали власти Ширамуну и, преступив древний закон и обычай, не посоветовавшись с родичами, ни за что убили младшую дочь Чингизхана, которую он любил больше всех своих детей и называл Чаур-сечен. По этой причине каанство им не подобает“, — сказал Бату.
„Свою речь Бату закончил так: „Благо улуса, войска и нас, царевичей, заключается в том, чтобы посадить Мунке на каанство“. Все царевичи выразили одобрение и заключили письменное соглашение (дали подписку) в том, чтобы посадить царевича Мунке на престол. Также было решено великий курултай устроить на следующем году, а на время междуцарствия ведение государством поручить вдове Гуюка, Огул-Каймыш-хатун. Когда царевичи стали разъезжаться по своим станам и йуртам, Бату послал вместе с Менту своего брата Берке и своего старшего сына Сартака с тремя туманами (30 000) войска, дабы они в местности Онон и Керулен, которая была коренным йуртом Чингизхана, весной нового, 1249 года в присутствии всех царевичей, устроив курултай, торжественно посадили его на царский трон. Они отправились в путь от Бату. И Бату отправился в путь, в Поволжье, прибыл в свою орду и по обычаю предался веселью и забавам“ [Джувайни, изд., т. 1, с. 217–221, 223; пер., т. 1, с. 262–266; т. 2. с. 557–561; Рашид ад-Дин, т. 2, с. 80–81, 129–130; The Successors of Genghis Khan, p. 121, 200–203].
Потомки Угедея (за исключением нескольких царевичей) и большая часть чагатайских царевичей категорически отказались признать решение Бату о передаче ханства дому Тулуя, стали строить козни и препятствовать устройству курултая. „Вы, царевичи, — жаловалась, в частности, вдова Гуюка, Огул- Каймыш-хатун, — на прошлом курултае обещали и дали обязательство о том, что царская власть всегда будет принадлежать дому Угедей-каана и что никто не будет противодействовать его сыновьям, а теперь вы не держите слова“. Действительно, на курултае в августе 1246 г. имел место такой эпизод. После словопренья все согласились на возведение Гуюка на престол, а он, как это обычно бывает, отказывался, перепоручая это каждому царевичу, и ссылался на болезнь и слабость здоровья. Затем Гуюк сказал: „Я соглашусь на том условии, что после меня ханство будет утверждено за моим родом“. Все единодушно дали письменную присягу: „Пока от твоего рода не останется всего лишь кусок мяса, завернутого в жир и траву, который не будут есть собака и бык, мы никому другому не отдадим ханского достоинства“ [Рашид ад-Дин, т. 2, с. 119, 138; The Successors of Genghis Khan, p. 181–182].
Однако апелляция вдовы Гуюка и ее сыновей к царевичам и военачальникам положительных результатов не возымела; тогда они и их сторонники замыслили вероломство.
В общем, передача престола и царства дому Тулуя не состоялась ни в 1249, ни в 1250 гг. Весной 1251 г. царевич Берке, все еще остававшийся в Монголии, извещал своего старшего брата Бату: „Прошло два года, как мы хотим посадить на престол Менгу-каана, а потомки Угедей-каана и Гуюк-хана, а также Йису-Менгу, сын Чагатая, не прибыли“. Ответ Бату был строг и лаконичен: „Ты его посади на трон, всякий, кто отвратится от Ясы, лишится головы“ [Рашид ад-Дин, т. 2, с. 131; The Successors of Genghis Khan, p. 204].
