ее была абсолютной. Вадин, допущенный в се владения, без провожатого мог бы заблудиться и долго бродить по коридорам. Но он был охотником, а охотничья мудрость гласит: когда заблудишься - остановись и подожди. Спустя некоторое время появился человек, еще один евнух, старый и высохший, но глаза его светились, в то время как взгляды остальных были тусклыми. - Идем, - сказал он низким, почти как у мужчины, голосом. Вадин двинулся вслед за ним. Он чувствовал себя словно во сне и в то же время был напряженным и бдительным, воспринимал каждый шорох и каждый звук. Коробочка, лежавшая у него в руке, была тяжким грузом. Мимо них туда-сюда сновали люди. Слуги, одна или две леди, хорошенький паж, который замер, изумленно глядя им вслед. Быть может, из зависти. Здесь не было места мужчине, будь то даже семилетний мальчик или южанин с миндалевидными глазами и смуглой красноватой кожей. Хозяйка этих покоев, кем бы она ни была, обладала утонченностью и изощренностью; она сумела сменить железный ошейник рабыни на бронзовое ожерелье. Евнух провел Вадина к длинной лестнице. На ее вершине находился еще один стражник, настоящее чудовище, огромный лысый толстяк. Однако самым страшным были не его размеры и не его лысина: кожа его оказалась такой белой, как об этом рассказывал сказочник, но глаза были серыми как сталь. Вадин содрогнулся в своем теплом бархатном плаще и чрезвычайно осторожно миновал гиганта, словно евнух мог заразить его своей неестественной, как у личинок, бледностью. Его провожатый злобно улыбнулся. - Что, мой юный господин, вам не нравится Каши? Он настоящая редкость и настоящее чудо, это сын Крайнего Запада, где кожа людей такого же цвета, как снег. Моя госпожа заплатила за него целое состояние. Вадин не счел нужным отвечать. Достаточно уже того, что эти злые глаза увидели его замешательство. Он не намерен давать им повод для дальнейших насмешек. Разве он не наследник Гейтана? Разве он нс посланец принца-наследника? Его надменность помогла ему дойти до конца пути. Леди Одия сидела в комнате с широкими окнами, распахнутыми навстречу солнцу и ветру; под защитой стражи, легенд и уединения она даже не надевала покрывало. Ее длинные блестящие черные волосы, едва тронутые сединой, были заплетены в косы, как у мужчины, тело облачено в платье, простое, как у служанки, и она не носила ни единой драгоценности. Красота ее так же поразила Вадина, как некогда в роще. Никакой мягкости и нежности, ничего женственного, и при этом Одия была женщиной до мозга костей. Такой же, как сама богиня воплощение женского, сестра волчицы и тигрицы, дочь лун и потоков тьмы, безжалостная, как сама земля. Боль вывела Вадина из оцепенения; края коробочки, острые как лезвия, впились в его стиснутые пальцы. Это чары, она насылает чары... Он смотрел на нее и заставлял себя видеть стареющую женщину с худым, почти уже бесполым телом, одетую в темное платье. Ее волосы потеряли блеск, на лице лежал отпечаток прожитых лет. Но она все еще была прекрасна. Его тело выполнило привычный ритуал: он встал перед ней на одно колено и наклонил голову на уровень, положенный для приветствия королевской наложницы. Он чувствовал, что движения его неуклюжи как никогда, ребра выпирают, а борода растрепалась. Как он только осмелился потревожить своим неприятным появлением эту великую королеву? Чары. У него в голове раздался голос, похожий на голос Мирейна: Отдай ей коробочку, Вадин. Он сделал это и произнес слова, которые велел ему сказать принц. - Наследник трона посылает вам этот дар, всемилостивейшая госпожа. Вы потеряли это, а он нашел и теперь возвращает. Одия взяла шкатулку. На ее лице ничего не отразилось. Это роднило ее с Мирейном и с королем. Такое поведение действительно называлось королевским. - Я должен видеть, как вы откроете шкатулку, госпожа, - сказал Вадин. Она подняла глаза. Если бы он и хотел пошевелиться, то не смог бы этого сделать. Женщина изучила каждую черточку его лица, от бровей до подбородка. - Ты... почти... красив, - произнесла она. - Когда твое тело наберет полную силу, ты будешь великолепен. Если только, - добавила она, проживешь так долго. - Откройте коробочку, - повторил Вадин. То ли Мирейн, завладевший языком своего оруженосца, то ли ужас, который уничтожает разум и изгоняет слова. В воображении Вадина возникло видение: темная комната, где бесполезно ждать помощи; высоко занесенный нож с блестящим черным клинком; новый страж у двери. Достаточно молодой, чтобы помнить, что значит быть мужчиной. Глаза леди отпустили его так внезапно, что он покачнулся. Ее длинные пальцы нащупали замок, подняли крышку. Она без удивления заглянула внутрь, но тут спокойствие ей изменило. Ярость сверкнула меж бровей, ярость блеснула в оскале зубов. Двух зубов недоставало, на их месте виднелись уродливые бреши, и это разрушило остаток чар. С внезапным неистовством Одия отбросила шкатулку, содержимое которой тускло поблескивало в ее руке - черный кинжал жрицы из Умиджана. Вадин широко раскрыл глаза. В последний раз он видел его вонзенным в сердце Устарена. - Скажи своему хозяину, - произнесла Одия, и голос се прозвучал хрипло, словно крик стервятника, - скажи его высочеству принцу, что я принимаю его дар. Я буду хранить его до тех пор, пока не придет время испить его крови. Ибо слуги мои ослабели, но они окрепнут; а богиня жаждет. - Я слышал, - сказали горло, язык и губы Ва-дина. -И я не боюсь. Пусть богиня жаждет крови солнца, но пусть она поостережется. Его пламя пожирает все, что берет свое начало во тьме. - Но в конце концов истощится само пламя. - Кто может знать, каков будет истинный конец? - Вадин снова поклонился с подчеркнутой вежливостью. - Желаю вам доброго дня, моя госпожа Одия.
13
Знойным полднем Моранден въехал в Хан-Янон со своими отрядами под развевающимися знаменами. - Бесстыжий, - произнесла какая-то женщина, когда копыта зацокали по рынку. - Цыц! - оборвал ее другой голос. - Кругом уши. - Ну и пусть! А вот я слышала, что... Имин протиснулась сквозь напирающую толпу. Она знала, что именно слышала та женщина. Все это слышали. - Он пытался убить наследника, правда пытался, во всяком случае, так говорят. - Если не клянутся, что он спас принцу жизнь. - Спас! Как же! Он заманил молоденького господина подальше, привязал к алтарю и даже предложил его самой... - И хорошо было бы, если бы он это сделал. Плюгавый жеманный чужеземец. Другой хоть настоящий янонец. Певица сжала губы. Этот припев не исчезнет, несмотря на все ее песни и объявления короля, вопреки самой великой магии Мирейна. С отъездом Морандена недоброжелатели было попритихли, но теперь они заговорят снова, и слова эти будут звучать громче, чем прежде. Имин вздрогнула, несмотря на палящее солнце, и прокляла эту ясность собственного ума, которая порой граничила с пророческой. Внезапно поднялась какая-то суматоха. Имин, зажатая толпой, увидела, что отряд Морандена приостановился. Со стороны крепости спускался другой отряд - королевские оруженосцы на отдыхе с соколами на запястьях и собаками на поводках. Одна из собак вырвалась и устроила переполох среди прилавков; тогда несколько молодых проказников пришпорили коней и стали подражать взявшим след собакам. Однако в центре этого столпотворения образовался ледяной остров посреди летней жары. Мирейн посмотрел в лицо брата своей матери: ион, и Бешеный были неподвижны, только глаза блестели. Усталый боевой сенель Морандена беспокоился, бил копытом и норовил опустить рога. Гиканье и вопли оповестили, что собаки пойманы. В нарастающем молчании они прозвучали слишком громко. Слух напрягся, дыхание замедлилось. Оруженосцы выстроились в линию за спиной Мирейна, сверкая глазами. - Приветствую тебя, дядя. - Голос юноши был ясным, холодным и гордым и четко выделялся в тишине. - Как идет война? Моранден усмехнулся, обнажив белые зубы. - Хорошо, принц. Воистину хорошо. - Он облокотился о высокую луку седла, являя собой воплощение властной непринужденности. - Гораздо лучше, чем в тот момент, когда ты покинул нас. Несколько оруженосцев, и прежде всех Вадин из Гейтана, сделали шаг вперед. Мирейн поднял руку, они тотчас остановились. Он улыбнулся. - Когда я уезжал, - сказал принц, - вообще никакой войны не было. Только... - он заколебался, как будто не желая произносить это слово, только вероломство. Я рад, что ты избавился от него. Имин задержала дыхание. Люди вокруг жадно смотрели. Моранден наклонился к шее скакуна. - Я всегда был верен своему законному правителю. - Не сомневаюсь, - ответил Мирейн. Бешеный танцевал вокруг мышастого жеребца Морандена, словно наконечник копья, расчищающий дорогу в толпе. Люди Морандена следили за ним глазами. Рявкнув команду, старший принц заставил их развернуться и послал своего скакуна по дороге к замку. По толпе прокатился вздох. Возможно, вздох облегчения от того, что соперники не дошли до схватки. Или, что более вероятно, вздох разочарования. Однако ни у кого не было времени чувствовать себя обманутыми. Моранден вернулся всего за несколько дней до одного из двух главных праздников Янона - праздника Вершины Лета, который посвящался Аварьяну. Нынешний должен был быть пышнее, чем когда-либо, поскольку кульминационный и святейший из дней праздника был также и празднованием дня рождения Мирейна, первого в родительском замке и шестнадцатого на свете. Все лорды и военные вожди в Яноне, так же как и множество простолюдинов, явились взглянуть на наследника королевства. Многие несли подарки, самые богатые, какие только могли себе позволить. В этот день, день солнцестояния и первый день нового года, Мирейн проснулся рано, задолго до рассвета. Однако Вадин поднялся раньше него, и, что
