закутался в мантию. Имин сидела на парапете, наигрывая на арфе старинную замысловатую мелодию. Неподалеку от нее вышагивал Вадин, беспокойный от ожидания. - Три тысячи, - эхом повторил он слова короля. - На первый взгляд неплохо. Но должно быть в два раза больше. - Слухи доносят до Морандена еще большую цифру, - сказал Мирейн, - и это заставляет его медленно продвигаться на восток, разрушая и сжигая все на своем пути. Я не могу просить ни одного из лордов оставить свои земли незащищенными. Вадин коротко и резко засмеялся. - Не можешь? Да они просто придерживают силы. Они знают Морандена; не все его любят, но он известен своей силой. Хотя ты и законный король, но еще не испытанный, к тому же родился не здесь. Вот и получается: если ты победишь, каждый паршивый барон сможет сказать, что помог тебе; если проиграешь, то он заявит, что ты принуждал его, и укажет на всех тех воинов, которых держал в качестве доказательства своей благонадежности. - Я никого не заставляю идти за мной. - Когда ты говоришь таким тоном, - пробормотала Имин, - я знаю, ты мечтаешь, чтобы тебе возразили. Мирейн рассмеялся, но слова его прозвучали мрачно. - Я не поведу людей в эту битву против их воли. Лучше три тысячи преданных, чем двадцать тысяч, которые повернут против меня по одному слову. - Ты грезишь, - простонал Вадин. - Конечно. Но я маг, и мои мечты исполняются. - Король не может править страной, полной друзей. - Он может попробовать. Он может даже - и это уже совсем возмутительно! мечтать о том, чтобы править целым миром друзей. - Разве человеку это по силам? - тихо спросила Имин, перебирая струны. Лицо Мирейна было в тени, но блеск луны отразился в его глазах. - Когда я был зачат, мой отец возвестил пророчество. Он предсказал, что, завоевав предназначенный мне трон, я приду к развилке на пути моей жизни. Я либо погибну молодым, отдам свой трон моему убийце и буду забыт, либо одержу над ним победу и возьму в свои руки весь мир. - Ты делаешь все возможное, чтобы выбрать первое. - Я делаю все возможное, чтобы быть верным моему народу и себе. - В основном себе. - Имин пожала плечами. - Ты король. Ты поступаешь по своей воле. А мы должны по ней жить или умереть, пытаясь выполнить ее. - Ты говоришь прямо как мои советники. Они в ужасе не только потому, что я намереваюсь отправиться на войну, но и потому, что созвал свои войска, не посовещавшись с ними. Чтобы заставить их замолчать, мне пришлось воспользоваться своей королевской властью. Теперь они убеждены, что из меня разовьется тиран, да к тому же совершенно сумасшедший. - Я бы не назвала тебя тираном или сумасшедшим. Это не вполне точно. - Благодарю, - сухо ответил он. К ним присоединилась четвертая фигура. Луна осветила длинный бледный шрам на щеке. - Алидан, - сказал Мирейн. Она поклонилась ему и подошла ближе к парапету в своем развевающемся плаще. Теперь, когда она могла выбирать, она надела женское платье, но прицепила к поясу меч и кинжал. И лорды, и простолюдины смотрели на нее с неодобрением: до сих пор она не признавала никого, кроме тех троих, кто был рядом с ней сейчас. - Смотрите, - сказала она. - Великая Луна восходит. Башни Рассвета мерцали бледно-голубым светом, как бы через толщу чистой воды; над ними висел огромный полумесяц, призрачно-голубая дуга, затмевающая звезды вокруг нее. В полнолуние она была величественна; сейчас же, близкая к своему концу, она казалась огромным злым глазом, глядевшим на запад через Дол Янона. Алидан повернулась к ней спиной и подставила лицо ветру. Мирейн стоял рядом с женщиной, и она невольно дотронулась рукой до своей щеки. - Говорят, - медленно произнесла Алидан, - говорят, мой господин, что у тебя есть сила. Великая сила. Что ты знаешь все тайное. Что ты можешь низвергнуть огонь с небес. Почему же ты не испепелишь всех твоих врагов прямо сейчас и нс покончишь со всем этим? Сияние заставило ее опустить глаза вниз. Великая Луна сияла в ладони короля. Солнце, превращенное в бело-голубой огонь и поглощенное темнотой, когда пальцы Мирейна сжались в кулак. Его голос тихо прозвучал в ночи, мягкий и странный, как будто он был вовсе не здесь, рядом с ними, а говорил откуда-то издалека. - Ту силу, которую я имею, я получил в дар от своего отца. Знание, творение, целительство; возможно, правление. Огонь же принадлежит ему. Алидан почти не слышала его. - Если бы ты поразил их сейчас, то сохранил бы свое королевство и жизнь своих людей. Янон снова был бы свободен. - Янон не был бы свободен. Десять тысяч человек погибли бы, а я бы все равно проиграл. Алидан напрягла зрение, стараясь увидеть его лицо. За все свои усилия она была вознаграждена только размытым более темным пятном, намеком на профиль. - Вся эта война ни к чему. Тебе не надо даже уничтожать армию врага, достаточно устранить предводителей. Без сомнения, ты прольешь больше крови, вступив с ними в драку. - Я не могу использовать мою силу для разрушения. - Не можешь или не хочешь? Мирейн долго молчал. Конечно, он вспомнил Умиджан и человека, который умер, завлеченный им на клинок, приготовленный для него самого. В конце концов он произнес: - Это древняя война, война между моим отцом и его сестрой. Его победа жизнь. Ее - разрушение. Воспользовавшись его дарами для победы над моими врагами, я сослужу добрую службу его главному врагу. - Смерть от огня, смерть от меча - какая разница? Все одно - смерть. - Нет, - возразил Мирейн. - Ни один смертный не может противостоять огню. А я наполовину смертный. Я истреблю своих врагов, но и сам паду, рассыпавшись в пепел, и душа моя будет принадлежать богине. - В его голосе, все еще каком-то отстраненном, прозвучала усмешка. - Так что, видишь, кроме всего прочего, я забочусь и о своей безопасности. Это закон моего отца. Для деяний света я могу совершать все, что позволяют мне моя воля и сила. Но, обратившись к деяниям тьмы, я погибну сам. - И если это случится... - Если это случится, не будет больше Солнцерожденного и богиня победит в этой битве, в этой долгой войне. Ибо я не только сын божий, которого он поставил правителем, но также и его оружие. Меч Аварьяна, направленный против Тьмы. Алидан вздрогнула. Хотя голос Мирейна - голос молодого мужчины, мальчика чуть старше ее сына, которого она потеряла, - был спокоен, само это спокойствие было ужасно. Она положила руку на его плечо, жесткое под плащом. - Мой господин. Мой бедный король. - Бедный? - Слово вырвалось из самой глубины его груди, и все же оно утешило ее, потому что в нем слышался истинно человеческий стон, вопреки всем тем ледяным далям, которые держали его. - Бедный, говоришь? Ты осмеливаешься жалеть меня? - Это не жалость. Это сострадание. Нести такую ношу: столько предначертанного, столько божественного. И для чего? Почему это должен быть ты? Пусть твой отец сам сражается в своих битвах. Она изрекала ересь и к тому же богохульствовала, а Мирейн был жрецом. Но тень его головы пригнулась; и ответ был еще тише, чем предыдущие слова: - Я спрашивал его. Часто. Очень часто. Если когда-либо он и отвечал, то это на самом деле не было ответом: что такова его воля и что этот мир мой. И что даже боги должны подчиняться законам, которые они создали. - Как и короли, - сказала Имин. Это прозвучало почти как вопрос. - Как и короли. - Он проронил какой-то непонятный звук, то ли смех, то ли плач. - И первый закон таков: пусть ничего не дается легко. Пусть каждый человек борется за то, что принадлежит ему. Не нарушая, разумеется, остальных законов. - Что, конечно, - дополнила Имин, - укрепляет первый закон, делая достижение цели более трудным. - Вселенная совершенна даже в ее несовершенстве. - Мирейн плотнее завернулся в плащ. - Холодно здесь наверху. - Даже тебе? - спросила Алидан. - Особенно мне. - Он отвернулся от стены. - Сойдем вниз?
Десяти оруженосцам короля предстояло пойти с ним на войну под предводительством Аджана, желающего убедиться, что они не посрамят его выучку. Несколько избранных, все еще не могущих прийти в себя от оказанной чести и страха, получили увольнение на ночь. - Убирайтесь, - рявкнул на них Аджан, - и дайте другим покой. Но помните: мы выступаем с первым лучом солнца. Кто опоздает, останется здесь. Они увидели Вадина, когда он пришел в пивную в поисках Лиди, и были уже достаточно пьяны, чтобы забыть, что они благоговеют перед ним. - Выпей с нами, - попросил Олван, впихивая свой собственный кубок в его руки и не замечая, что расплескивает эль по столу. - Ну хоть один кубок. Это полезно. Согревает кровь. - И он подмигнул. Вадин начал было отказываться, но Аян держал его вторую руку, и все они кричали ему: 'Оставайся!' К тому же в заполненном до отказа шумном зале он не мог разглядеть Лиди. Кто-то потянул его на стул. Вадин подчинился неизбежному и выпил то немногое, что оставалось в кубке. Компания встретила это радостными возгласами. Он поймал себя на том, что широко улыбается. Лиди опять вернулась к нему, и очень скоро он пойдет к ней, а теперь и его друзья вспомнили о былой дружбе. И тем не менее все как-то изменилось. С Лиди было лучше. Глубже, нежнее. Иногда, на вершине любви, ему чудилось, что он видит ее душу, подобную стеклу, наполненному светом, невыразимо прекрасную. А здесь, сидя в компании буйных молодых людей, окруженных парами вина, эля и клубами одурманивающего дыма, Вадин думал только о том, как бы выбраться отсюда. И не то чтобы ему не нравились его товарищи. Некоторых он почти любил. Только... они казались такими дурашливыми, как дети, играющие во взрослых мужчин. Разве не приходило им в голову, что утром, с восходом солнца, участь их будет достойна жалости? Он улыбнулся, взял кубок и стал ждать, пока Лиди найдет его сама. Остальные становились неуправляемыми. Нуран начал танцевать на столе танец войны .под дробь кулаков и рукояток мечей. Внезапно Олван испустил крик. Нуран сбился с ритма и, смеясь, свалился со стола на колени к полудюжине товарищей. Олван вспрыгнул на его место и возопил: - Мужчины! У него был сильный голос и
