И все в дому истошным шепотком Заговорили; только из гостиной Глухой басок, как отдаленный гром, Зарокотал с гнусавостью козлиной. Мне было восемь или девять лет, И я о смерти слышал очень мало. Церковный запах ладана и свет Дрожащих свечек – всё меня пугало. А табакерка с розовым цветком И тетушкин ореховый очешник, Забытые на столике ночном В ее существовании неспешном, Меня вогнали в ужас, потрясли. Я рано лег. Я не простился с теткой. Я спал недолго. С кашлем, с хрипом шли Часы над головою. Вдруг короткий Удар отдался в рамах. И гроза Накрыла дом. Все спали. Дом как вымер. Но я проснулся и, открыв глаза, Следил за всполохами грозовыми. Прислушавшись, я различил и бас Семинариста. И в одной сорочке Решил проститься с теткою сейчас – Немедленно – сейчас же, без отсрочки. Я распахнул гостиную. В тепле (Там пахло воском, ладаном) старушка Среди свечей лежала на столе. Я видел нос, привыкнувший к понюшкам, Казавшийся прозрачным. Все черты Обуглились. Лицо казалось острым. И длинный стол в свечах средь темноты Всплывал, сиял, как освещенный остров. И в сизых кольцах слипшихся волос Семинарист, вспотевший в душном зальце, Вдруг пробасил: «Уж если довелось Вам заглянуть, то я б не отказался Проветриться. Я скоро возвращусь, Лишь покурю. Мне нужен миг единый!» И вдруг ушел. А я, мальчишка, трус, Один остался в сумрачной гостиной. Я бормотал Давидовы псалмы, Храбрился, притворялся, что не трушу, А за стеной, среди садовой тьмы, Гроза рыдала в яблонях и грушах. В порывах ветра форточки тряслись И обдавали свежестью и палом. Трещали свечи. Язычки вились, Мотались, танцевали как попало. Казалось, этот деревянный дом Вдруг окунули в черное бучило. Вода клокочет, ходит за окном, Как в бочке хмель, как сусло, как бродило. И грянуло. И полетел псалтырь Со столика. И загудело в рамах, Когда над крышей расколола мир Ночной грозы чудовищная гамма. И распахнуло окна. И, в упор Дохнув на свечи черной мокрой пылью, Ворвалась ночь. И страх, и всякий вздор Дрожащего мальчишку обступили. Вся сказочная нечисть из углов Вдруг поползла, как в гоголевском «Вие». Покойница из светлых рукавов Вдруг выпростала руки восковые. Взыграл ли ветер, кофту шевельнув, –
