Знак земли: Собрание стихотворений

<Двадцатый век>. См. с. 217 наст. изд.

С. 74. «Здесь весенняя ночь завивает…». Я плыву… С.? 49–50; опечатка – ст. 9: «дому» вм. «дыму».

С. 75. «Ливень ли проливмя, дождь ли солнц…». Я плыву… С.?51–52; опечатка – дата: 1903.

С. 77. Осень. Я плыву… С.?53–54. В первоначальном составе размещалось после ст-ния «Двадцатый век», изъятого редактором.

С. 78. «Я себя не находил. Под стук…». Я плыву… С.?55– 56.

С. 80. «Уж гармошки, скрипки и шарманки…». Я плыву… С.?57–58.

<«Здесь дни, что в граненом ручье…»>. См. ст-ние «Осень» (с.?192 наст. изд.).

VI

С. 82. Матрос и трактирщик. Я плыву… С.?61–88; загл. части 3 – «Думы сидельца».

VII

С. 116. Гоголь. Я плыву… С.91–96, под загл. «Гоголь ночью во вторник. Поэма»; варианты:

ст. 7 А тут, средь полыхающих свечей,

10 И черт, удачный выбрав особняк,

35 Такая Византия! А мороз

62 Герои обступали всё тесней.

96 Вдруг острым носом целится в века.

после 104 Какою-то макакой, на лету

Халат прихватывая, уколов

Булавочками глаз; то в темноту

Несущийся болидом Хлестаков;

вместо 113–116 А там Петрушка, Селифан, – а там

Все те, что докучали столько лет,

Перекрутясь, подобно калачам,

Мчат сквозь трубу в трагическое нет.

И казачок, от страха, невпопад,

Вдруг разыкавшийся, пищит: «Боюсь!»

И всё сгорело. Дыма нет. Но чад

Окутывает всю ночную Русь.

после 124 И этот скитник, в гробной худобе,

Вдруг погрузившийся в столбнячный раж,

Прислушивающийся к своей судьбе, –

Совсем не Гоголь и уже не наш.

Из глаз сочится скопческая муть.

Он сжился с ними. Как же быть теперь?

В постах да в православьи потонуть?

А Пушкин вышел и захлопнул дверь…

Свеча. Сверчок. И длится-длится молчь.

И по лицу в глубокой желтизне

Вдруг проступает мертвенная ночь,

Расчеркиваясь носом по стене.

125–132 И в улицах, пока не рассвело, –

Во мгле помещичьих календарей, –

Опять летит седое помело

И от полупотухших фонарей,

Среди сугробов, – к будке, где блоху

Вылавливает алебардщик из

Оборчатой шинели на меху

Да слушает, как ветры разошлись.

– Ночи в лесу. С.?53–57; дата: 1933–1939.

С. 121. Дитя. Ровесники. 1932. [Кн.] 8. С.?264–268; приводим текст полностью:

Сегодня кухне – не к лицу названье:

в ней – праздничность, и словно к торжеству

начищен стол. Кувшин широкогорлый

клубит пары под самый потолок;

струятся стены чистою известкой

и обтекают ванну, что слепит

глаза зеленой краской, в чьей утробе

звенит вода. Хрустальные винты

воды из кувшина бегут по стенкам,

сливаются на дне, закипятясь, –

и вот уж ванна, как вулкан, дымится,

окутанная паром, желтизной

пронизанная полуваттной лампы.

И кухня ждет пришествия, когда

мать и отец, степенно и с сознаньем

всей важности, которую несут

с собой, тяжеловесными шагами

сосредоточенность нарушат кухни

и, колебая пар и свет, внесут

Дитя, завернутое в одеяло.

Покамест мрак бормочет за окном,

стучится веткой, каплями, покамест

дождь пришивает, как портной, трудясь,

лохмотья мглы к округлым веткам липы,

мелькая миллионом длинных игол,

их чернотой стальною, – мать берет

из рук отца ребенка и умело