наклоняю голову назад. — У меня была потрясающая идея! Воплотить ее в жизнь хотелось до твоего возвращения!
Маркус натянуто улыбается и осторожно, но настойчиво убирает со своей шеи мои руки.
— Сиара… — Он закашливается.
Моя душа начинает дрожать мелкой дрожью, но я из последних сил стараюсь не допускать черных мыслей.
— Видишь ли, Сиара Энн…
Сиара Энн — это уже слишком. Во-первых, я терпеть не могу свое второе имя. Энн! Затрепаннее не придумаешь ничего, разве только Мэри. Во-вторых, когда Маркус так ко мне обращается, притворяйся не притворяйся веселой, это верный знак того, что беды не миновать.
— Нам надо поговорить, — с видом мученика произносит Маркус, но, несмотря на всю его растерянность, я по-прежнему чувствую, что он, не щадя меня, вот-вот сообщит нечто ужасное. Ему что-то взбрело в голову, и отказываться от своих намерений у него нет ни малейшего желания.
Я почти в панике и инстинктивно стремлюсь уберечься. Хватаю Маркуса за руку, тяну в сторону гостиной и так звонко, что у самой дребезжит в ушах, с идиотски широкой улыбкой на губах предлагаю:
— Пойдем в комнату! Устроимся на диване, включим музыку. И поговорим.
Маркус высвобождается, упрямо качает головой, поднимает чемоданы и крепко вцепляется в ручки, будто они рукоятки пистолетов, из которых он собрался расстрелять толпу неприятелей.
— Нет. Побеседуем здесь и сейчас. Такие вопросы лучше решать быстро и уж конечно без музыки.
Наклоняю голову, опять смотрю на сумки и чемоданы, будто только теперь их заметила, и смеюсь беспечным смехом, который в любое мгновение грозит перелиться в истерику.
— Тебя что, отправляют в длительную командировку? Куда? В Антарктиду? Ты накупил пуховиков и шапок, чтобы не отморозить уши и не слечь с воспалением легких? — Теперь я уже не смеюсь, а хохочу, да так заливисто, что самой становится жутковато. Это от страха и от перенапряжения. А главное, от сводящего с ума дурного предчувствия, которое хочется вырвать из души клещами и закинуть далеко- далеко, точно упругий резиновый мяч.
Маркус дожидается, когда я угомонюсь, и говорит, глядя на меня исподлобья уже не виноватым, а раздраженно-злым взглядом. Вытираю с глаз слезы и смотрю на него с той же глупой улыбкой.
— Нет, меня не отправляют в командировку. Я ухожу.
У меня из груди снова вырывается смешок, но совсем иной — глухой и прерывистый. Моргаю, наотрез отказываясь понимать, к чему ведет Маркус.
— Уходишь? Куда? И… надолго ли?
— Насовсем, Сиара Энн.
Проклятье! Надо было вообще не говорить ему, какое у меня второе имя. Своими «Сиарами Энн» он меня доконает. Впрочем, речь сейчас о другом. «Насовсем»! — повторно звучит в моих ушах, и от чудовищности этого слова темнеет солнечный свет за окном. Опять смеюсь, хоть из-под ног уже уходит земля.
— Подожди… — Похлопываю Маркуса по груди. Это какое-то недоразумение, пульсирует в затылке заторможенная от испуга мысль. Такого не может быть… — Ты, наверное, обиделся на то, что… — Умолкаю, напряженно раздумывая, чем я могла до такой степени оскорбить Маркуса. — Может, я иногда чересчур подолгу нежусь в ванне? Так это только потому, что вода меня успокаивает, как ничто другое. К тому же… — В отчаянии всплескиваю руками, издаю очередной смешок, больше похожий на стон, вцепляюсь в руку Маркуса так, что ему в кожу впиваются мои ногти, и снова тяну его в сторону гостиной.
Он вынужден опустить чемоданы, но не двигается с места и нетерпеливо дергает головой.
— Сиара, я не желаю превращать этот разговор в слезливую тягомотину! Потому что решение мое окончательное и бесповоротное, а долгие объяснения лишь усугубят боль. Прежде всего твою.
Очертания Маркуса и прихожей внезапно делаются расплывчатыми, все вокруг будто обволакивает дымка тумана. Он уходит от меня, и решение его окончательное! Это больше похоже на бред…
Думаете, это я упросила Маркуса быть со мной, я бегала за ним, я его соблазняла? Ошибаетесь. Он первый в меня влюбился и только его усилиями завязался наш роман, а в моем сердце возникло ответное чувство.
Мы познакомились, как и большинство пар, случайно и не ожидая никаких чудес. Более того, при весьма печальных обстоятельствах. У нас на глазах мчавшийся на всех парусах «мерседес» чуть не задавил женщину, и нам как свидетелям пришлось задержаться на месте происшествия и давать показания копам. Когда нас отпустили, я, совершенно ничего не подразумевая, повернулась к Маркусу, глубоко вздохнула и сказала:
— После такого потрясения не обойтись без бокальчика вина.
Он тотчас пригласил меня в ближайший ресторан, где мы проболтали часа два. Ужинать с мужчинами мне было не привыкать, однако я упорно избегала сближения с кем бы то ни было, свято веря, что должна дождаться одного-единственного и отдаться ему целиком — душой и телом. К Маркусу я тоже долго присматривалась, а он в тот первый и последующие вечера лез из кожи вон, чтобы очаровать меня.
Понятия не имею, как так вышло, но по прошествии некоторого времени при виде этого парня у меня стало сладко замирать сердце, а когда не получалось встретиться ни разу за несколько дней, начала охватывать мучительная тревога. Через три месяца я вдруг осознала, что это и есть тот, кого я жду, и доверилась ему, отчего почувствовала себя на седьмом небе. Все эти годы моя любовь, как младенец, росла, каждый день училась чему-то новому, познавала себя и исследовала наши отношения, а теперь вдруг осталась не у дел. Нет! Это ошибка, неправда, дурной сон!
— Ты что, плачешь? — вклинивается в мои сбивчивые мысли голос Маркуса.
Ловлю себя на том, что правда распустила нюни, шмыгаю носом и потупляю голову.
— Хорошо-хорошо! — нервно и трусовато восклицает Маркус. — Давай пять минут посидим в гостиной. В конце концов, ты заслуживаешь объяснений.
Он торопливо проходит в комнату, садится на диван и, держа спину неестественно прямо, будто в нее вставили стальную пластину, складывает руки на груди. Я какое-то время стою на месте и смотрю на него через раскрытую дверь. Заслуживаешь объяснений, многократным эхом звучит в голове. Как унизительно и гадко!
— Сиара Энн, — говорит Маркус надтреснутым голосом. — Прошу, давай не будем терять время! Меня… — он смущенно кашляет, — ждут.
Мгновение назад я думала, что хуже не бывает, а теперь, когда с секундным опозданием мне становится ясен смысл его последних слов, делается так тяжко, что хоть в гроб ложись. Было бы умнее и достойнее сказать, что разговоры ни к чему, сию минуту выпроводить Маркуса вон и остаться со своей невыносимой болью один на один, но я слишком плохо соображаю и совсем не думаю о гордости и чести, поэтому покорно прохожу в комнату и опускаюсь на край дивана. Между мной и Маркусом достаточно места еще для двоих людей моей комплекции.
По-видимому, он думает, что я стану задавать вопросы, потому что поначалу напряженно молчит. Я же до сих пор не вполне понимаю, что происходит, и без слов жду, что последует дальше. Маркус в который раз прочищает горло.
— Мне было… хорошо с тобой, Сиара Энн… — голосом, в котором отчетливо звучит желание поскорее от меня отделаться, наконец произносит он. — Сама знаешь… помнишь… — Он вновь дергает головой, будто от прострела в шее. — Было время, я боготворил тебя, ты казалась мне идеалом, совершенством, мечтой… Может, в этом вся беда… Иди в чем-нибудь еще. Я не знаю.
Смотрю на коврик перед диваном, и мне чудится, что длинный ворс, скатавшись, напоминает стадо зверей-уродцев. Ну и чушь лезет в голову! В такие-то минуты!
— В общем, мое ослепление давно прошло, — с нотками злобы, наверное из-за того, что я вынудила его распинаться, — продолжает Маркус. — Мне опостылела даже привычка быть с тобой рядом… А тут вдруг… — он глубоко вздыхает, — я повстречал другую. И, чтобы до конца с нею сблизиться, обязан освободиться от прошлой связи.
Прошлой связи, стучит у меня в висках. Будто с уличной женщиной, которую привел на ночь. Кошмар!
