Полдень в пути

Мы в минном поле, карты нет, черт в стуле,
Идем, осадка: некуда деваться,
У всех, конечно, студнем ходят скулы,
Не знаешь, плакать или раздеваться.
Чин чином выбрались. Плясали, как медузы,
А все-таки ведь лучше нет красот
Воды, сплетенной в этакий вот узел —
Яссо! —
                Он показал руками узел вод.

Но друг второй:
                          — Нет, что же, я, простите.
Оспорить должен: лишь мотор пошел,
Тебе кричит механик: «Слушай, Витя!»

Ну, слушаешь — и очень хорошо.
Не должен летчик храбрость обнаружить,
А так от всех привычек по куску
«16-bis — гидро Савойя» — хоть в лужу
Садись — такой неслышный спуск.
Коли ты штопором пошел — заело,
Не развернуться — ну, понятно, крышка,
Без парашюта плохо наше дело,
А все же небо — лучшая страстишка…

Не летчик я и плавать не горазд,
Но, третий друг, меня хоть поддержи ты,
Что и земля не кроличья нора
И далеко еще не пережиток.
Когда мороз дерет тебя со всех
Лопаток, вкруг стреляют сучья,
И пахнет лес, как закавказский мех,
С таким вином, какого нету лучше…

Тут сидели женщины. Шурша,
Курили и доканчивали груши,
И в разговор летела их душа,
Насторожив внимательные уши.
Казалось, доедая и куря,
Сказать хотели длинными глазами:
«Нам отдадите все свои моря,
И землю всю, и небо с потрохами».
Их белых рук открытые вершки
Шептали в тон, воспользовавшись мигом:
«Вы боги, обжигаете горшки,
Займемся мы самих богов обжигом…»

СТИХИ НА РАССВЕТЕ

Был черновик к заре окончен,
Лень трубку жечь, и пепел лег.
Примяли пальцы то, что ночью
Мечтой играло, отошло.

Окно восстанием теней
Клубилось, мысль опережая,
За ним слепой метался снег,
Дрожаньем крыш сопровождаем.

Как бред, в стакане плыл лимон,
Он плыл, царапался и падал,
Несчастный комик поражен
Стеклянною оградой.

Он осложнял собой игру,
Он принимал углы стакана,
Как я, — за очерк женских рук,
За грань волны, за первозданный
Фонарь над пьяною поляной
Стихов, трезвевших лишь к утру.

Они сияли на столе,
Как гвозди, свернутые в кучу,—
 Табак, поднявшись синей тучей,
Желал им счастья на земле.

В окне восстание теней
Исчезло раньше, чем историк
Его отметил в полусне,—
И солнце хлынуло, как море.

Дом превращался снова в лавку,
Где предлагают разговор,