А туда, где остался котенок, бежали, пригибаясь и петляя, бойцы. С ходу ввязывались в перестрелку, заполняя пустые боевые ячейки траншей. Из-за домов выглянул танк: султаны взрывов выросли на том берегу.
Осмелевший котенок терся и ласкался у запыленных сапог командира, совсем не страшась выстрелов.
Потом отбежал в угол, притаился, бросился на щепку, словно на мышонка.
Командир взял его на руки. Суровое лицо воина подобрело, усталые глаза налились теплотой. Зазвонил полевой телефон в блиндаже, и командир ответил:
— Закрепились, товарищ генерал!
13
Поезд, окутанный серым облаком, проскочил дальше, замедляя движение и распугивая лесную тишину грохотом металла. От локомотива во все стороны вырывался горячий пар, что-то шипело. Вода в тендере иссякала: о«а сочилась из самых нижних пробоин. Жизнь паровоза утекала вместе со слабыми струйками.
Палкин очнулся раньше других, потянулся к гудку: из дымного облака раздался хриплый, но еще довольно сильный голос паровоза:
— Жи-и-и-ив!
Машинист попытался что-то сделать для ускорения хода, но, убедившись, что все усилия напрасны, и ничего не видя, крикнул:
— Есть кто живой? Что там видно?
— Дурацкий пар и, кажется, лес кругом.
Демина отплевалась и поднялась с полу.
— Смирнов, где вы?
Павла выбросило на тендер, в уголь. Опомнившись, он осмотрелся: линия железной дороги отошла от переднего края обороны. «Вот и капут, если немцы», — думал он, ощущая замедление хода.
Вдалеке виднелись дома, семафоры.
Это открытие и обрадовало и встревожило Демину. Теперь они могли быть не одни на линии. Вдруг бронепоезд?
— Дотянуть, Трофим Федотыч, до станции.
Палкин с сомнением покачал головой. Обследовали машину. Наткнулись на пробоину в паропроводе. Забили ее березовым колышком.
— Где же наш Мухин? — хватился Палкин.
Павел был на передней площадке, но кочегара не обнаружил.
— Останови поезд. Пойду искать.
Смирнов спустился по лесенке, примеряясь прыгнуть. Трофим Федотович потянулся к рукоятке автотормоза.
Демина моментально оценила обстановку: если, они остановятся, то потом не смогут тронуть поезд с места, закупорят перегон.
— Нельзя! Кровь с носа, а поезд довести до станции, — жестко потребовала она.
Но поезд двигался все тише и тише. Никакие ухищрения машиниста не помогли. Насосы отказывали — воды нет. Это был конец рейса. Смирнов сердито указал Деминой на водомерное стекло:
— Вот умница! Топку так и так тушить. А товарища бросили...
Это было тяжелое обвинение, но Демина промолчала: отчасти помощник машиниста был прав. Ей самой было нелегко на сердце. Мягкостью войны не выиграешь. Ведь Захару тоже было больно отрывать ее от себя. Но он расстался: нужно! И все-таки сердце ныло, горько, надрывно.
С горечью смотрел Палкин вдаль: впервые в жизни он должен бросить состав на перегоне. По традиции машинистов — позорный проступок. Да и товарища потеряли. Но он не порицал Демину: из-за одного, даже очень близкого тебе человека нельзя рисковать жизнью сотен людей. И все же на душе у него было тяжело, больно в груди.
Поезд как-то виновато остановился. Палкин хотел дать сигнал прибытия, но вместо свистка вверху вырвался шумный хрип: давление пара скатилось до нуля. И машинист устыдился такого гудка.
От станции к эшелону спешили люди в военной форме. И от состава к паровозу тоже бежали. Впереди всех — поджарый атлет, громко ругаясь. Он подскочил к Палкину.
— Водовоз! Дать тебе по морде! — заорал верзила, замахиваясь на машиниста. — Завез, сволочь, к немцам!
У Деминой дрожали руки, но она подняла пистолет, чтобы выстрелом вверх испугать беженцев, защитить машиниста от самосуда. Но люди сами оттащили верзилу.
А крикливая жена стрелочника нагнула голову Палкина и поцеловала его в лоб.
Поздней ночью вкатилась на станцию дрезина, Беженцы кинулись к ней за вестями. Зоя искала Акулова, спросила толстого водителя. Тот ответил, что начальник станции с Морозом и комендантом едут где-то на автомашине. Она поняла и поникла и потихоньку пошла в темноту, туда, где натруженно урчали моторы. Крупная горькая слеза выкатилась из самого сердца, плеснулась в глаза.
На завалинке чужого дома примостилась семья коренастого стрелочника. Жена снова ворчливо отчитывала мужа, укладывая спать ребятишек.
Неподалеку от них под покосившимся забором сидели Палкины. Трофим Федотович держал з руке холодные пальцы жены. Внучка прижалась к его широкой груди, сквозь сон спрашивала:
— Деда, а там что серое показывается?
— Там — рассвет... .
Внучка теснее прижалась к деду. Нежная горячая щека девочки обожгла старого человека. На его усах осела соленая роса.
