Келли достал яблоко и стал обкусывать его, смачно и громко.
Звук получался такой оглушительный, что я не мог сосредоточиться на своем страхе. От нечего делать я вынул из кобуры «беретту», рассеянно осмотрел ее, нацелил на почтовый ящик и мысленно сделал «пых!».
– Убери с глаз долой! – Келли положил огрызок яблока на приборную панель, взял мой пистолет, покрутил в руке и протянул обратно. – Хорошая пушка. Но ты и без нее справишься.
– И чего она там копается, – сказал я, имея в виду Кэролайн Келли. – Сколько времени может занять организация ордера?
– Сколько потребуется.
Я обреченно кивнул – ясненько.
– Мистер Келли, вы в своей жизни кого-нибудь застрелили?
– Спрашиваешь!
– И что, не одного?
– Не знаю, не считал. Много.
– Много?
– В Корее.
– А-а. Я-то имел в виду, когда полицейским служили.
– Стрелял однажды.
– Наповал?
– Нет, слава Богу, только ползадницы ему отстрелил.
– А я вот ни разу ни в кого не стрелял.
– Это заметно.
– Даже оленя застрелить – рука не поднимается. Вы видели на охоте, как умирает олень?
– Нет.
– А я видел. Это в сказках или в кино олень – брык, упал и помер. А на деле – кровищи, как на бойне. Я на первой и последней своей охоте ранил оленя. Как он бедняга мучился, как бился. И смотрит на меня – моргает, встать норовит. А боль в глазах – нечеловеческая. Товарищ говорит: добей! А я выстрелить не могу. Пришлось товарищу выстрелить.
– Ох уж и романтик ты, Бен. «А боль в глазах – нечеловеческая»... Стрелять в человека – совсем не то, что в оленя.
– Я даже рыбу головой об столб не могу...
– Бен!
– Понял Молчу.
Но через минуту у меня опять зачесался язык.
– Я сегодня беседовал с Гиттенсом. Он признал, что Рауль был его осведомителем. И я вдруг подумал – а не ерунда ли все это? Десять лет назад Траделл получил наводку не лично. Он действовал по подсказке Гиттенса. Ну и что? Это ничегошеньки не меняет. Если я поперся на красный свет и меня машина сбила, когда я шел за пивом, – совершенно не важно, сам ли я решил сходить в магазин или меня приятель попросил. На красный свет-то я сам поперся! Так или не так? К тому же Данцигер вообще не знал, что Гиттенс как-то замешан в том давнем деле.
Келли равнодушно смотрел перед собой.
– Помните, вы говорили, что иногда – добра ради – хорошие копы делают плохие вещи. А плохие копы делают плохие вещи просто ради удовольствия. Так вот, арест Брекстона мне кажется плохим средством во имя плохой цели. Негодяйство ради негодяйства.
– Бен, что за философия?
– Да так, не нравится мне все это.
Келли немного ожил.
– Гиттенс – хороший полицейский, – сказал он. – Поэтому ты с выводами не спеши. Погодим, поглядим. А пока что сосредоточься на одном – чтоб сегодня вечером вернуться домой без лишних дырок.
Он догрыз яблоко, потом раздумчиво прибавил:
– Если тебя грохнут, Кэролайн сама мне дырку в голове сделает!
Я ошарашенно покосился на него.
– Вы... вы что имеете в виду?
Келли вздохнул:
– Ты, Бен, умный-умный, а дурак!
– Объясните дураку.
– Моей дочке тридцать семь. У нее сын. В тридцать семь да еще «с довеском» – много ли на нее охотников? А ты вроде как человек. И к сыну ее относишься неплохо. Ей нужен мужчина.
