– Мистер Трумэн, как вы объясните нашу находку?
– Ого, я уже стал из Бена «мистером Трумэном»! Что конкретно я должен вам объяснить?
– Почему вы лгали нам?
– Я вам не лгал. Просто полагал, что сия маловажная деталь к делу никакого отношения не имеет.
Лауэри выпалил из своего угла:
– Бросьте! Считали, «к делу никакого отношения»!..
– А по-вашему, какое это имеет отношение к убийству Данцигера?
– Мотив! – воскликнул Лауэри. – Вы скрыли от нас, что у вас был мотив его убить!
– Бен, – сказал Гиттенс, переходя на более мягкий тон, но продолжая гнуть свое, – хочешь, чтобы при нашем разговоре присутствовал адвокат?
– Нет, на кой мне адвокат! Мартин, ты совсем рехнулся! Где Келли? Почему вы не позвали Келли?
– Думаю, ни отец, ни дочь Келли нам в данный момент не нужны. Зачитать тебе твои права?
– Разумеется, не нужно.
– Значит, ты знаешь свои права и от присутствия адвоката при допросе официально отказываешься. Так?
– Нет. То есть да. Куда вы, черт возьми, гнете?
Лауэри быстрой танцующей походкой подошел к столу.
– Желаете знать, куда мы гнем?.. Почему вы не сообщили нам, что ваша мать покончила жизнь самоубийством? Почему вы скрыли, что Данцигер вас допрашивал?
– Что моя мать добровольно ушла из жизни – не ваше собачье дело. Потому вам и не сказал. А что Данцигер меня допрашивал – так это глупости. Для допроса не было ни малейшего основания. Все, что Данцигер хотел знать, он выяснил в коротком разговоре со мной, и нет резона раздувать это до масштабов следствия.
– По-вашему, расследовать было нечего? – иронически спросил Лауэри, раскрыл папку на столе и зачитал: – «16 августа 1997 года Энн Уилмот Трумэн найдена мертвой в номере 412 бостонского отеля „Ритц-Карлтон“. Причина смерти: самоубийство при помощи чрезмерной дозы барбитуратов».
– Да, моя мать покончила с собой. И что?
– Бен, – сказал Гиттенс, – по законам штата Массачусетс содействие при самоубийстве является преступлением. И карается как убийство.
– Я сказал: моя мать покончила с собой. Про содействие я ничего не говорил.
– Судя по всему, Данцигер считал иначе.
Я был настолько поражен и пришиблен происходящим, что мог только глупо улыбаться и таращить глаза на планки навесного потолка.
Мне было трудно воспринимать ситуацию всерьез. И одновременно я понимал, насколько эта ситуация серьезна.
– Послушайте, – сказал я, переходя из состояния добродушной ярости в состояние ярости агрессивной, – Данцигер пришел ко мне для заурядной формальной проверки. На его месте я бы сделал то же самое. Мы коротко общнулись – он меня расспрашивал, я отвечал. Он убедился, что ничего подозрительного за самоубийством не скрывается, на том разговор и закончился. Данцигер беседой был удовлетворен. Никаких дополнительных вопросов. Мы расстались, и я его больше не видел – до того горестного момента, когда я нашел его тело в бунгало на берегу.
– Что именно ты разъяснял Данцигеру? – спросил Гиттенс.
– Вы же сами знаете!
– Повтори.
– Я сказал ему, что моя мать была неизлечимо больна. Что она понимала: болезнь Альцгеймера мало- помалу пожирает ее мозг. Мать не хотела пройти весь страшный путь до конца. Решение уйти из жизни – страшное решение. Да, я его поддержал. Но это было ее решение. Она сознательно сделала то, что сделала. Здесь нет и тени уголовщины. О каком убийстве можно говорить в подобной ситуации!
– В таком случае почему вы нам лгали? – не унимался Лауэри.
– Сказано же вам – не лгал я! Просто не видел необходимости докладывать. Я не горел желанием обсуждать смерть моей матери с каждым встречным!
– Вы не доложили сознательно, дабы мы не знали, что у вас был мотив убить Данцигера.
– Мотив убить Данцигера! Да вы что, меня совсем не слушаете?
Лауэри сделал мрачную паузу и затем заговорил словно перед присяжными:
– Шериф Трумэн, затяжная, многолетняя болезнь вашей матери держала вас в городе Версаль, штат Мэн. Эта болезнь приковала вас к дому, где вы родились и выросли, круто изменила всю вашу жизнь, смешала ваши планы на будущее, прервала в самом начале вашу академическую карьеру. Скажите, положа руку на сердце, разве ее смерть не была вам выгодна?
– Нет! Оскорбительная чушь!
– Ее смерть освобождала вас!
– Вы все переворачиваете!
