– Я не против... Только странно слышать такую просьбу от тебя.
– Мне действительно не по душе просить тебя о помощи. Но уж так все поворачивается, что ты нам нужен. Мы практически ничего существенного против Брекстона не имеем. Того и гляди придется отпустить его на все четыре стороны. Требуется зацепка, чтобы оставить его в камере. Если Брекстон с тобой разговорится или ты его разговоришь, будет большая польза для дела.
– Один подозреваемый допрашивает другого подозреваемого. Хорошенькая картинка.
Кэролайн было не до шуток.
– Мы будем присутствовать при допросе. И будем вас обоих очень и очень внимательно слушать.
– С какой такой радости я в подобной ситуации должен вам помогать?
– Вытащишь из него что-либо полезное – тебе обломится.
– А если не вытащу?
Кэролайн предпочла промолчать.
Я обратился за советом к Джону Келли, который до сих пор безмолвно слушал нашу перепалку.
– Бен, решай сам. Если сочтешь нужным не вмешиваться – никто тебя не принудит, никто не осудит.
– Осудить, может, и не осудят, да только засудят, – угрюмо пошутил я. – Ладно, опоздал я с этого поезда спрыгнуть – стало быть, судьба дальше ехать.
– Вот и хорошо, – сказала Кэролайн. – Керт ждет внизу, в машине.
Она вытащила из стопы одежды белую новенькую сорочку и протянула мне.
– Одевайся. Все на тебе было в крови. Особенно рубаха.
– Спасибо за хлопоты. Сколько я должен?
– Нисколько, если поможешь с Брекстоном.
Она говорила со мной сухо, «на автопилоте», без души.
Я досадливо крякнул и стал выбираться из постели.
– Слушай, Кэролайн, будь ты человеком! Можно мне поговорить с тобой минуту-другую наедине? По- людски поговорить?
Джон Келли тут же подхватился и стал извиняться – дескать, у него дела, ему нужно идти.
– Сиди! – прошипела Кэролайн.
Ее отец блеснул глазами, но покорился.
– Ладно, все ясненько, – сказал я. – Спасибо за шмотки.
Кэролайн достала сорочку из пакета и развернула ее.
– Подставляй руки. – По ее лицу скользнула улыбка – первая за утро, и она добавила: – Хотя, как правило, это привилегия не прокурора, а адвоката – надеть последнюю чистую рубаху на приговоренного убийцу.
30
В отделе по расследованию убийств нас четверых – Эдмунда Керта, Джона и Кэролайн Келли и меня – поджидали Гиттенс и Лауэри.
На Лауэри был другой роскошный костюм – уж не помню какого цвета – и соответствующие туфли. Он приветствовал меня мрачным кивком головы.
Зато Мартин Гиттенс крепко пожал мне руку и осведомился о самочувствии. Приятно, черт побери. В последнее время у меня наблюдался острый дефицит положительных эмоций.
Возможно, драма в церкви опять растопила сердце Гиттенса по отношению ко мне.
Возможно, он уже одумался и больше не верит в то, что именно я убил Данцигера.
Как-никак я пролил кровь в борьбе с преступниками. И, надеюсь, хоть этим какое-то уважение заслужил!
Так я тогда думал. Опять-таки весьма наивно.
Мы прошли в заставленную аудио– и видеоаппаратурой комнату. Отсюда, через прозрачное с нашей стороны зеркало, было видно соседнее помещение – кабинет для допросов.
Лауэри предупредил меня:
– Мы будем присутствовать с этой стороны. Плюс ваша беседа будет записываться.
Через несколько минут двое полицейских ввели в кабинет для допросов Брекстона. На нем были свободные джинсы и фланелевая сорочка. Из-за ножных кандалов он двигался короткими шажками гейши. Когда он сел, один из полицейских приковал его ногу к железной ножке стола, намертво закрепленного на полу. Брекстон повернул голову в сторону зеркальной стены. Казалось, он наблюдает за нами.
Сутки назад я видел Брекстона, но разглядеть его как следует мог только теперь.
Вроде бы никакой преступной ауры. Парень как парень. Щупловат. Не слишком высокий – метр семьдесят, а то и меньше. Правда, мускулистый. Все его телодвижения и мимика в считанные секунды указывали на уличное детство – шпана! И все же, несмотря на явную «приблатненность», он обладал неким «начальственным взглядом». Заметно, что он играет в «крутого». И с ролью неплохо справляется.
