Узнав о бахвальстве главнокомандующего Дунайской армией, Осман-паша мрачно ухмыльнулся и, тут же вызвав Измаил-пашу, велел сделать демонстрацию крупными силами.
Обстреливая позиции русских войск, турки несколькими колоннами вышли из Плевны и, завязав бой, неторопливо втянулись в Плевну.
Сидя на белой лошади, Осман-паша лично наблюдал за действиями бригад.
Великий князь Николай Николаевич почёл за лучшее о случившемся не распространяться и скрыть от императора.
Кавалькада именитых всадников объезжала плевненские позиции. Лил дождь с жестокими порывами ветра. Всадников спасали кавказские бурки. Конские копыта чавкали в лужах, отбрасывали комья грязи. Великий князь Николай Николаевич, Тотлебен и генерал Непокойчицкий делали рекогносцировку.
Два дня назад Тотлебен прибыл из Бухареста в Главную ставку императора. Александр II незамедлительно принял его.
— Вручаю вам честь России и армии — Плевну. На вас, генерал, надежда.
— Я всегда помню, что служу престолу, и тем горжусь, ваше величество.
Прибалтийский немец из Митавы не грешил против истины. Все свои недюжинные инженерные способности он проявлял во славу России и укрепления престола. Именно этим можно объяснить принятие им после окончания войны поста одесского генерал-губернатора, затем виленского, ковенского, гродненского.
Настрой спутников побыстрее завершить рекогносцировку и спрятаться от дождя в тепло раздражал Тотлебена. Он не мог сосредоточиться и вникнуть в обстановку, а уже даже беглое знакомство позволяло ему сделать заключение: Плевна — орешек крепкий. Великий князь небрежно заявил:
— Общая картина ясна. Дождёмся гвардейского корпуса и начнём штурм. Не так ли, Эдуард Иванович?
Главнокомандующего поддержал начальник штаба Дунайской армии Непокойчицкий:
— Мы имеем теперь и опыт действия штурмовых колонн.
— Ваше высочество, я пока не готов к столь категоричным суждениям, — ответил Тотлебен. — Позвольте мне ещё и ещё раз всё взвесить, чтобы высказать свой план государю и вам.
Великий князь недовольно поморщился:
— Ваше право, генерал. Его величество возложил Плевну на вас…
На следующий день Тотлебен, теперь уже без главнокомандующего и Непокойчицкого, лишь в сопровождении князя Имеретинского, участвовавшего во всех прежних штурмах Плевны, сделал глубокую рекогносцировку.
Его вывод Александру II носил обоснованный характер: штурма четвёртого не будет, требуется правильная осада. На что император ответил по-французски:
— Вполне согласен. Покончить можно одним терпением.
Собрав командиров дивизий и полков, генерал Тотлебен повторил слова, сказанные императору, и тут же приказал немедленно отрыть для солдат тёплые землянки и построить бани.
— Наши потери, — заявил он, — происходят не только от пуль вражеских и картечи, но и от хвори и нечистот. Солдат должен быть здоров и чувствовать о себе заботу отцов-командиров. Я по рождению немец, но чту завет генералиссимуса Суворова: «В здоровом теле — здоровый дух».
Рана затянулась быстро, недели за три. Стоян часто ходил на прогулку, даже забрёл однажды в маленький ресторанчик, переполненный штабными офицерами. Ни одного знакомого лица. Узунов выпил сухого вина, съел жареной баранины, острой от красного перца, и снова — на улицу.
Живописный древний город Вылко-Тырново неповторим. Высокий холм Царевец огибает каменистая Янтра. Обрывистые берега. На холме старые крепостные башни с зубцами и бойницами, замок последних болгарских царей и резиденция патриарха.
Янтра разделила город на несколько частей, соединённых между собой каменными мостами.
Богат город. Церкви и монастыри, мечети и базары, торговые лавки и мастерские ремесленников. На тихих улочках питьевые фонтанчики — чешмы, дома, увитые плющом и виноградом, тенистые сады. Выздоравливающие солдаты бродили по узким улицам Тырново, где и всадникам не разъехаться, любовались неведомой, чужой жизнью. Нередко их зазывали в гости.
Как-то Стояна окликнули на улице:
— Господар, аз прошу ко мне в дом.
Поручик обернулся. Перед ним стоял болгарин в узких белых штанах, отделанных по швам чёрной тесьмой, в белой тёплой куртке, из-под которой проглядывала расшитая тёмными нитями рубаха, а на ногах поверх цветных шерстяных носков мягкие постолы-цирвули.
Сняв высокую барашковую шапку, болгарин поклонился с достоинством:
— Прошу господаря офицера отгостить в моём доме.
Взгляд у болгарина открытый и добрый. Стоян не посмел отказаться.
Они вошли в просторный красного кирпича двухъярусный дом под четырёхскатной крышей, поднялись по крутой лестнице в верхнюю комнату, «горную кышту», как сказал хозяин, служившую и столовой и гостиной, с очагом, навесными полками и буфетом у стены, уставленным разной керамической посудой.
Здесь поручика встретила хозяйка, высокая немолодая женщина в тёмном шерстяном сукмане, расшитом по груди и подолу цветным шнуром, споро накрыла стол.
Болгарин Мефодий оказался владельцем крупорушки. Пока поручик и хозяин выпили по стопке виноградной раки[64] и закусывали ломтиками овечьего сыра, хозяйка поставила на стол запечённого в тесте ягнёнка…
Угощая Стояна, Мефодий расспрашивал о России. От поручика не укрылось: хозяина беспокоит будущая судьба Болгарии. Ну, как уйдут братушки и снова вернутся турки?
Узунов, как мог, объяснил Мефодию, что русское воинство пришло на Балканы дать свободу болгарам и помочь им восстановить свою государственность…
В госпиталь Стоян возвратился к полудню. Офицеры играли в шахматы, читали. Госпитальная офицерская палатка человек на тридцать, ни одного свободного топчана.
Приняв микстуру, Стоян задремал. Его разбудил знакомый голос:
— Здесь ли поручик Узунов?
Стоян встрепенулся, узнав капитана Николова. Они обнялись.
— Я за тобой. Собирайся. Главный врач тебя отпускает.
— Позволь: зачем и куда?
— Тебя ждёт дядюшка Марко, он отвезёт тебя в Систово, к тётушке Параскеве. Ты получил отпускной билет на две недели.
— Но…
— Без лишних слов, поручик. Где твои вещи?
У госпиталя стояла лошадь, впряжённая в маленькую рессорную коляску, возле которой топтался дядюшка Марко.
Николов помог поручику усесться, дядюшка Марко взгромоздился на облучок, разобрал поводья.
— А ты, Райчо, разве не едешь? — удивился Узунов.
— Я-то не ранен. — И поманил Стояна пальцем. Узунов наклонился. Райчо загадочно усмехнулся: — Кланяйся Светозаре.
Чем ближе Систово, тем сильнее волновался Стоян. Дядюшка Марко догадывался, какое состояние у его седока, и старался помалкивать. Отвечал, если русский офицер его о чём-то спрашивал.
Узунову старик на облучке, бесспорно, нравился. Дядюшка Марко сутулился, попыхивал вишнёвой трубочкой, время от времени тыльной стороной ладони приглаживал седые вислые усы.
— Как же трудно жилось болгарам под господством Порты, — сказал Стоян.
Дядюшка Марко вытащил из зубов трубочку, повернул голову к офицеру.
— Здесь, — он повёл рукой вокруг, — вся земля, все Балканы — наша Стара-Планина — политы
