Вот и главнокомандующий проявляет недовольство им, Тотлебеном, в медлительности обвиняет. Не иначе государю нашептал…
Эдуард Иванович думает ещё о том, что блокада продлится от силы недели две — и гарнизон Плевны капитулирует. Тогда история и рассудит его, Тотлебена, с великим князем Николаем Николаевичем…
В трёх метрах от Тотлебена стоял караульный солдат. Эдуард Иванович спросил:
— Какого года службы, братец?
Третьего, ваше превосходительство.
— Из мужиков? Зовут-то как?
— Так точно, ваше превосходительство, из мужиков, Силантием Егорычем кличут.
— Значит, хлебопашеством занимался. Поди, по земле соскучился, Силантий Егоров?
Солдат довольно ответил:
— Известно, ваше превосходительство, земля, она мать-кормилица.
— Ничего, Силантий, закончим войну, отслужишь срок, домой воротишься.
— Святое дело, ваше превосходительство, хлебушко сеять.
— Оно, братец, так, да и воевать кое-когда надобно. От нынешней войны куда подеваться?
— Эт верно заметили, ваше превосходительство, исстрадался здешний народ и без нас не обойдётся. А на лютости башибузуков мы насмотрелись…
— Правда, Силантий, правда. На русского солдата у болгарина вся надежда… Добро, солдат, неси свою службу, а мне позволь часок-другой поспать. Прошлую ночь глаз не сомкнул. Как видишь, не всегда генеральской жизни позавидуешь.
— Да уж куда точнее, ваше превосходительство. Однако ни один генерал в мужики не подался.
Тотлебен рассмеялся от души:
— Ты, братец, не про-ост!
Солдат явно понравился Эдуарду Ивановичу. В комнатке, умащиваясь на деревянной кровати, генерал подумал, что таких вот тридцать тысяч русских мужиков, как этот, положили по вине Криденера, Зотова, главнокомандующего великого князя Николая Николаевича и его начальника штаба. А государь снова торопит. Но нет, он, Тотлебен, не отступит от своего плана. Но что Осман-паша? Его будут пытаться выручить. Весьма возможно, турки перебросят крупный отряд из Разграда к Ямболу и отсюда железной дорогой на Татар-Пазарджик… По данным полковника Артамонова, Сулейман-паша перебрасывает свои бригады от Шипки к Разграду. Уж не замыслил ли он начать наступательные операции по ту сторону Балкан? Тогда его удар будет направлен на прорыв блокады Плевны! Устоит ли Фёдор Фёдорович Радецкий?
Как опытный шахматист, Тотлебен мысленно двигал бригады, дивизии в местах возможного наступления. Прикидывал контрмеры неприятеля, взвешивал соотношение сил…
Султан надеется на Осман-пашу, он требует от него любой ценой удержать Плевну, понимая, что от этого зависят последующие боевые действия российской армии.
Подбадривая Осман-пашу, султан своим фирманом присвоил ему титул «гази»[66].
Эдуард Иванович улыбнулся. Если бы титулы и звания судьбу решали! Положение армии Осман-паши безнадёжно. Блокада Плевны завершена. Со взятием русскими Горного Дубняка и Телиша Осман-паша потерял последнюю связь с Софией и Видином…
Глава 3
Стоян мечтал, как он привезёт Светозару в Петербург. Скорее всего это случится весной, когда наступят тёплые дни и первая зелень тронет землю и кустарники.
За решётчатыми оградами особняков садовники будут расчищать дворики, вскапывать цветники. С вокзала Стоян повезёт Светозару на извозчике, на ходу знакомя с городом.
О своём приезде Стоян не уведомит бабушку заранее, пусть всё произойдёт неожиданно. И он представлял, какой переполох охватит дом. Все будут суетиться, бегать, а старая графиня разворчится беззлобно, а на самом деле останется довольной…
И, конечно, Стоян очень хотел, чтобы к его приезду в Петербург Василько уже возвратился с Кавказа…
К Светозаре приставят учителей, а русским с ней будет заниматься он, Стоян…
Подобные мысли, часто посещавшие поручика, скрашивали ему жизнь даже в самые суровые зимние дни на Шипке…
Выбравшись на свежий воздух, Стоян растёрся снегом. Ноябрьское утро прохладно. Пологие, поросшие лесом северные скаты Балканских гор, с южной стороны почти лишённые растительности, обрывались круто. Луга на вершинах, летом заросшие густым альпийским разнотравьем, зимой лежали под снегом. И тогда редкие пешеходные тропы, известные старожилам, становились совершенно непроходимыми.
Зимнее морозное солнце поднялось над горами поздно. Сперва оно кинуло лучи на вершины, снег заискрился, заиграл. Солнечный свет растекался по горам.
Асен принёс завтрак. Явились подполковник Константин Кесяков и капитан Райчо Николов, сели за стол.
— Вторые сутки молчат турки, — заметил Стоян. — Надолго ли?
— На Шипке, други, самым трудным для меня была ночная атака турок в первый день, — сказал Николов.
— Да, удержались с трудом, — согласился Кесяков. — Днём моя дружина в резерве стояла. Генерал бросил нас в штыковую в самый разгар, так что к ночной атаке мы оказались без резерва. И пушки молчали, остерегались по своим стрелять.
— Всё же выстояли.
— Выстояли, Стоян. Отбили у турок охоту к ночным вылазкам.
Помолчали, вспоминая тот сентябрьский ночной бой. За день скопившись в лесу, османы под покровом ночи вплотную подступили к позициям защитников Шипки. Поднялись орловцы и дружинники, подоспели пушкари. Дрались врукопашную, резались ножами, душили друг друга.
— Когда я смотрю на поредевшие дружины, други, — сказал Кесяков, — то поминаю доброй памятью погибших войников. Мы, болгаре, воюем за свободу своего отечества, но какое большое и отзывчивое сердце у русского солдата, который не жалеет живота своего за освобождение Болгарии от ига османов! Неужели предадут забвению наше общее дело? Забудут, как стояли насмерть здесь, на Шипке.
Николов отрицательно покачал головой:
— Нет… и нет. Наш народ всегда смотрит на Россию с надеждой. И покуда есть Россия, будет жива и Болгария.
— Ты верно заметил, Райчо, — согласился Кесяков. — Есть Россия, будет и свободная Болгария. Она для нас вторая мать.
— Обидно, однако, — снова сказал Нидолов, — в Европе всё ухожено, а в России избы крестьянские в землю вросли, соломой крытые, дороги немощёные, отчего бы?
— Отчего, спрашиваешь? — Стоян отодвинул миску. — Я тоже думал, как и ты, Райчо, пока не нашёл ответ. Чьих мастеровых угоняли веками в Орду? Российских! Чьё богатство увозили ордынцы? Российское! Какую землю разоряли враги набегами? Российскую!
— Да, у России завидная судьба. Сколько помнит история, она своей грудью прикрывала мир.
— То так, други, — сказал Кесяков, — но вспомните и разор крестьян помещиками в пору не столь отдалённой крепостной неволи. Императрица Екатерина приняла указ о вольности дворянства, чем дала неограниченные права помещикам делать крестьян нищими и торговать ими, как скотом. Слава Богу, нынче
