громоздились выше. Сапоги Биндига были на кожаной подошве. Это позволяло ему уверенно стоять на гладкой ледяной равнине. Но он мог идти, только качаясь. Он устал и был голоден. Боль в голове все еще оставалась. Она стала слабее, но таблетки, которые Биндиг принимал время от времени, не могли устранить ее окончательно.
Таким образом, он больше скользил, чем шел, и не заметил опасное место на льду. Здесь несколько дней назад кто-то ловил рыбу. Он расколол лед или даже выломал, бросив в воду несколько ручных гранат в воду, и после взрыва подобрал рыб, которые всплыли наверх с разорванным плавательным пузырем. Некоторые из них, которые были слишком малы для него, он оставил. Они после нескольких часов были заморожены в этом месте, когда лунка снова покрылась новым ледяным слоем.
Все это Биндиг увидел и понял только гораздо позже.
Он вступил на свежий слой льда, и тот не выдержал под его ногами. Он бросился назад, но движение оказалось слишком слабым. Он провалился в прозрачную, ледяную воду, и когда он тонул, он сильно ударился раненым местом в голове о край льда. Он кричал, но его голова уже была в воде, и ничего нельзя было услышать, кроме неразборчивого бульканья. Силы Биндига еще хватило, чтобы сделать еще пару движений пловца, которые подняли его на поверхность. Он мог держаться на воде, но куда бы он ни хватал, чтобы вылезти на лед, тот крошился, и он при его попытках снова и снова погружался в воду с головой.
Он глотал ледяную воду и чувствовал, как это медленно парализовало его силы. Его пальцы застывали. Он едва ли мог двигать ногами в тяжелых сапогах. Решение закричать пришло совершенно неожиданно. Биндиг звал на помощь, даже не думаю, что произошло бы, если бы кто-то услышал его. Однако никто его не слышал, так как из его горла выходило только какое-то карканье, которое нельзя было услышать дальше, чем в нескольких метрах от места, где он провалился.
Он чувствовал, что никакая помощь к нему не придет, и он с отчаянными усилиями хватался за тонкие кромки льда, которые отламывались и падали в воду рядом с его головой. Он не заметил, что потерял повязку, и его рана снова кровоточила; так как было темно, и он не мог видеть окрашенную кровью воду. Метр за метром лед ломался как хрупкое стекло. Но потом Биндиг добрался до края старой, толстой ледяной поверхности. Он почувствовал это, так как тут лед не треснул, когда он за него уцепился. Он был тверд и выдержал его вес, когда он уцепился за него, обессиленный от движений, с которыми он вынужден был держаться на воде.
Ему удалось выбраться из воды так, что он мог упереться локтями об лед и передохнуть. При этом он чувствовал, как нижняя часть тела медленно застывала, и как ему становилось все тяжелее двигать конечностями. Но в истощенном теле еще жила часть прежней гибкости, и Биндиг, который преодолел страх, начал рассчитывать свои действия. Он двигал локти сантиметр за сантиметров так далеко по льду, что он с головой лежал далеко за краем льдины. Все зависело от того, выдержит ли лед этот вес. Но лед был толст. Это был старый лед еще со дней сильных морозов.
Биндиг заметил, что вода с волос бежала у него по лицу. Но эта вода показалась ему странно теплой, и когда он провел языком по губам, то понял по вкусу, что это была кровь. Почти в то же самое мгновение он почувствовал боль, которая снова сверлила у него в ране, и которую он снова осознал только теперь снова. Это привело его к последнему, самому отчаянному усилию. Он приподнял сначала одно плечо, а потом другое. Он почувствовал, как при этом он скользнул на сантиметр вперед. Он повторил это один раз, а потом еще раз. Кромка льда прижималась к его груди, потом было так, как если бы эта кромка скользила все ниже, с груди вниз до области желудка, глубже и дальше, до тех пор пока большая часть веса туловища не лежала над кромкой, пока Биндиг, медленно двигаясь вперед на предплечьях, не смог вытащить из воды ноги.
Он продолжал лежать неподвижно и опустил голову на руки. Через четверть часа ледяные предметы одежды приклеились к его коже, и еще через четверть часа они накрепко замерзли. Кровь, которая текла на его ладони, была теплой. Он устало поднял голову и осмотрелся. Нигде никого не было. Никто его не слышал и не видел. Там впереди озеро заканчивалось, до этого места оставалось еще несколько сотен метров.
Он поднимался, пока не лег на колени. У него кружилась голова, и он ощущал слабость. Любое движение усиливало сверлящую боль в голове. Когда он двигался, замерзшие предметы одежды шелестели. Лежа на коленях, Биндиг оторвал лоскут от когда-то белой маскировочной накидки, ставшей разодранной и грязной. Ему пришлось размораживать его в руке, так как он замерз. Он обвязал этим лоскутом голову, насколько хорошо ему это удалось, а потом с большим напряжением сил смог встать на ноги. У него подкашивались колени, пока он тащился дальше, но он добрался до края озера, а оттуда дальше, через невысокий кустарник, по слегка затвердевшему снегу глубиной по щиколотку, дошел до леса. В слабом лунном свете он вытащил из кармана карту, но едва мог на ней что-то разглядеть. Он взял направление на запад и поплелся дальше. Иногда он едва не падал, и тогда он на пару минут прислонялся к какому-то дереву. Холод пронзал его тело и там, где замерзшая одежда оттаивала от тепла его тела, она вызывала у него лихорадочный озноб.
Утром он снова посмотрел на карту. Он находился в окрестностях Хазельгартена. Он стоял, прислонившись к дереву, и разглядывал местность. Далеко на западе лежала деревня. Он мог видеть ее. Она лежала в утренней дымке, и Биндиг сомневался в том, что у него еще хватит сил добраться до нее. Из Хазельгартена уже больше не могло быть далеко до фронта, и Биндиг считался с тем, что позже, когда артиллерия начнет стрелять, он так узнал бы направление. Но какой толк со знания направления, если он уже не смог бы пройти это расстояние? Теперь он должен был быть очень осторожен. Колонны двигались по главным дорогам и обходным путям чаще, чем обычно. Тут и там стояли орудия. Всё было в движении. Тут было настолько оживленное движение, что Биндиг медленно начал сомневаться, сможет ли он вообще добраться до фронта. То, с чем он должен был считаться, это больше не был отдельный часовой, на которого он нападал ночью. Это была вся армия со всем тем, что было ей нужно для ближайшего наступления. Это был военный лагерь гигантских размеров, плотность которого казалась Биндигу невероятной.
Белая накидка была настолько разорвана, что она волочилась за Биндигом по снегу. Он снял ее и просто бросил. Продолжая плестись дальше, он заметил, что его силы были на исходе. Его шаги становились все более неуверенными, и боли изматывали его, с тех пор как он больше не мог принимать таблетки против боли. У него еще оставались две сигареты, но они, как и таблетки, размокли в ледяной воде озера и стали непригодными. Он где-то потерял и зажигалку. Он не сожалел об этом. У него вообще больше не было силы сожалеть о чем-то. Он тащился вперед. Единственное, ради чего он собирался с силами, было внимание, с которым он наблюдал за местностью. Это страх заставлял его это делать, но он этого не замечал.
К полудню он рухнул на землю в первый раз и оставался лежать между светлыми кустами на лугу, который он пересекал, целый час. Он не чувствовал себя более сильным, когда проснулся, но ему удавалось снова встать на ноги. Когда день заканчивался, он лежал на склоне на краю ложбины, которая вела когда- то от Хазельгартена к фронту, и смотрел через нее на хутор, в котором жила Анна.
Ему доставляло некоторую боль видеть эту местность еще раз, но его способность что-то чувствовать притупилась за две последних ночи, и он состоял только лишь из комка костей и мышц, который вяло и слабо следовал за инстинктом выживания. Он мог отчетливо видеть хутор. В нем, кажется, ничего не изменилось. Очевидно, во время боев дом не пострадал. Забор тоже еще стоял, но ворота во двор были открыты. В окнах стояли все еще старые, собранные из обломков стекла. Через какое-то время Биндигу показалось, что из трубы поднимается слабый дымок. Но он не мог это точно разглядеть, потому что за домом стояла темно-серая туча, на фоне которой дым из трубы нельзя было различить.
Женщина появилась на дворе совершенно неожиданно. Она вышла из двери дома и выставила ведро с кормом на дворе, так же как она часто делала, когда Биндиг у нее бывал. На ней была красная косынка, и она не задерживалась долго во дворе. Она только оставила ведро и вернулась в дом. За серой тучей лежал запад. Из того же самого направления слышался приглушенный гул орудий. Несколько отдельных выстрелов, не имевших большого значения. Снежная поверхность вокруг деревни была перерытой и грязной. Она была усеяна воронками от снарядов. То тут, то там лежала уничтоженная техника. Снег в последние дни больше не шел.
Биндиг смотрел на хутор недоверчиво, почти испуганно. Ему казалось, что его чувства его
